История одного исцеления

Василий Иванович Суриков принадлежит к тем художникам, жизненная биография которых теснейшим образом связана с их творчеством. Существует в искусствоведении устоявшееся мнение о том, что В. И. Суриков создал семь признанных шедевров. По тематике и общему строю произведений, их настроению искусствоведы различают два периода в творчестве художника.

Переломный момент в жизни и творчестве

Первый этап — трагический, второй — светлый, героический. Первые три картины, относящиеся к «темному» этапу творчества, находятся в Третьяковской галерее: «Утро стрелецкой казни», «Меншиков в Березове», «Боярыня Морозова». Остальные четыре, созданные в «светлый» период творчества, — в Русском музее Петербурга: «Взятие снежного городка», «Переход Суворова через Альпы», «Покорение Ермаком Сибири» и «Степан Разин».

Водоразделом между этими этапами являются смерть его жены Елизаветы Августовны в 1888 году и долгий поиск смысла жизни, смысла продолжения творчества, который нашел выражение в картине «Исцеление слепорожденного Иисусом Христом».

Об этой картине художника, как и о большинстве его полотен, которые написаны на христианскую тематику, известно немного. Между тем сам художник придавал ей особое значение, писал ее для себя, а не на продажу, более того неоднократно повторял, что во время написания картины с ним произошло настоящее чудо — это его Иисус Христос исцелил от слепоты.

Не правда ли странно, что такое страшное событие стало подлинным прозрением в жизни и творчестве В. И. Сурикова; логично было бы предположить, что художник замкнется в себе, разочаруется в жизни, забросит творчество. А тут — переход к светлому мировосприятию! Почему?

«Жизнь моя надломлена…»

Василий Иванович Суриков родился в 1848 году в Красноярске. Семья принадлежала к старинному казачьему роду. Предки его пришли в Сибирь вместе с Ермаком. Род его идет, очевидно, с Дона, где в Верхне-Ягирской и Кундрючинской станицах еще сохранились казаки Суриковы. Цельность и стойкость отличали Сурикова с детства. Талантливый красноярский юноша выучился в Академии художеств на стипендию местного купца-мецената Кузнецова, получив по окончании золотую медаль.

Он встретил свою невесту, француженку по отцу, Елизавету Августовну Шаре в церкви, и вскоре она стала его женой. Хрупкую и утонченную Елизавету холодно приняла мать художника, чье мнение всегда было значимо для него. При всем несходстве характеров и социального положения супругов их брак был счастливым. В семье росли две дочери: Ольга и Елена. Лиля, как он называл супругу, стала его музой, сердечным другом, но весной 1888 года она умерла от порока сердца.

Это горе стало причиной тяжелых переживаний Василия Ивановича. М. В. Нестеров, близко знавший семью художника, видел, как глубока была его скорбь: «После тяжелой, мучительной ночи вставал рано и шел к ранней обедне… в своем приходе, в старинной церкви он пламенно молился о покойной своей подруге, страстно, почти исступленно бился о плиты церковные горячим лбом… Затем, иногда в вьюгу и мороз, в осеннем пальто бежал на Ваганьково и там, на могиле, плача горькими слезами, взывал, молил — о чем? О том ли, что она оставила его с сиротами, о том ли, что плохо берег ее?»

Это был самый сильный удар в жизни художника. «Жизнь моя надломлена; что будет дальше, и представить себе не могу», — писал он брату. Суриков не мог работать, в мастерской рвал один за другим этюды. От переживаний избавляли только заботы о маленьких дочерях. Суриков обсуждал переезд на постоянное житье в родной Красноярск.

Он горевал о том, как расстанется с могилой жены: «Все хоть поплакать там и панихиду отслужить можно. Не знаю, как я это перенесу». По совету брата, летом 1889 года, оставив официальную живопись, художник отправляется на родину. Мать и младший брат освободили Василия Ивановича от бытовых хлопот. Дочери Ольга и Елена поступили учиться в красноярскую гимназию.

Обрушившееся горе всколыхнуло в Сурикове все религиозные чувства. Утешение, примирение с судьбой могло быть только в вере в Промысл Божий, подкрепляемой соблюдением православных обрядов и чтением духовных книг. Но у художника был еще один выход — творчество. Именно в эту пору он пишет свое таинственное, до сих пор мало известное широкому зрителю «Исцеление слепорожденного».

Начало исцеления

Здесь, в Сибири, он находит утешение в чтении Евангелия, все чаще обращаясь к одному сюжету. В главе Евангелия от Иоанна он прочел притчу об исцелении слепорожденного. Иисус увидел на дороге слепца и открыл ему незрячие очи. И, проходя, увидел человека, слепого от рождения. Ученики Его спросили у Него: Равви! кто согрешил, он или родители его, что родился слепым? Иисус отвечал: не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии (Ин. 9, 1–3).

Отвечая на вопрос учеников, Господь показывает вместо причины цель: чтобы через его исцеление открылось, что Христос есть «Свет мира», что Он пришел в мир для просвещения человечества, пребывающего в слепоте духовной.

Неожиданно для самого себя после года перерыва в творчестве Суриков испытал неодолимое желание начать работу над новой картиной. Одному из своих первых биографов М. Волошину он говорил: «После смерти жены я „Исцеление слепорожденного» написал. Лично для себя написал. Не выставлял. А потом в том же году уехал в Сибирь. Встряхнулся. И тогда от драм к большой жизнерадостности перешел. У меня всегда такие скачки к жизнерадостности бывали. Написал я тогда бытовую картину — „Городок берут”. Необычайную силу духа я тогда из Сибири привез…»

«Свет во тьме светит, и тьма не объяла его»

Картина, безусловно, автобиографична, и не только в том, что под исцеленным в первую очередь Суриков подразумевает самого себя, но в том, что за спиной Христа, за правым его плечом в зыбком сумраке художник изображает женское лицо с чертами Елизаветы Августовны. Эти тающие во мраке, родные для художника очертания как бы уже не причастны земному бытию.

Фигура Христа на картине придвинута к зрителю, она почти целиком заполняет пространство холста и написана не как обычно у Сурикова материально-весомо, а бесплотно, плоскостно.

От Христа веет тихой торжественностью и значимостью. Его лицо одновременно мягкое и грустное в своих очертаниях, даже чуть усталое, но непоколебимо-твердое. Христос касается глаз и руки слепого, психологическое состояние которого — удивление, внутреннее волнение до дрожи. Руки еще пытаются ощупать какие-то предметы. Сложнейшие чувства прозрения представить и передать живописными средствами — необычайно сложная задача. Суриков уводит простонародное, с грубыми чертами лицо в полутень, изображает его в профиль, одновременно пытаясь запечатлеть и трепет, и растерянность, и ликование.

Максимально активное «действующее лицо» картины — свет, пронизывающий все полотно и льющийся двумя широкими диагональными, направленными на встречу друг другу потоками. В его лучах светятся лик и руки Христа, руки слепорожденного. Дополнительный оттенок тихой торжественности, таинственности придает мерцающий в верхнем левом углу золотистый свет свечей. Художник переживал прозрение и как свой собственный выход из тьмы отчаяния. И исцеление приходит!

Свершая чудо исцеления, Христос говорит Своим ученикам: Доколе Я в мире, Я свет миру (Ин. 9, 5). Именно так трактован лик Христа, он весь озарен светом — и внешним, и тем изначальным, исконным, о котором у того же евангелиста сказано: Свет во тьме светит, и тьма не объяла его (Ин. 1, 5).

Непонятая исповедь

Современники художника встретили картину сдержанно, что, впрочем, нисколько его не огорчило. От него ждали масштабности, монументальности, а не сдержанной боли. «Критика картиной недовольна. Идеалисты ругают, что она очень реальна, а реалисты, что она чересчур идеальна. Вот и разбери. А плюнуть придется на тех и других», — писал В. И. Суриков в письме к брату Александру.

Советские искусствоведы и биографы упоминают вскользь об этой картине или не упоминают вообще. В монографии «В. И. Суриков» 1956 года говорится, что картина успеха не имела. «Она осталась одиноким и незначительным произведением в творчестве Сурикова, как выражение его душевного смятения в ту пору».

Советские исследователи считали, что эта картина выпадает из цикла суриковских картин. Считали, что и жест, и выражение лица прозревающего слепого преувеличены, почти карикатурны. Фигуры безличны и неинтересны. Жест и поза самого Христа случайны и невыразительны. И то, что она не была предназначена для публики, критики считали показателем ее «случайности» в творчестве художника, а не глубокой исповедальности.

«Самое верное и лучшее утешение»

Суриков намеренно отказывается от всех подробностей происходящего исцеления, которые он, безусловно, знал из текста Евангелия. Он переживал прозрение и как свой собственный выход из тьмы отчаяния. Его Христос — сегодняшний, русский, принципиально современный ему.

В этом смысле картина «Исцеление слепорожденного» — картина-исповедь его исстрадавшейся души, картина-молитва об избавлении от поразившего его недуга. «И как этот евангельский слепорожденный, Суриков точно так же с надеждой и самоотвержением вверяет себя в руцы Божьи. И исцеление приходит! Именно тогда и открылась ему тайна первоосновы веры — “покорности воле Божией”, которую он только теперь стал осознавать как “самое верное и лучшее утешение”», — пишет ведущий научный сотрудник Государственной Третьяковской галереи, кандидат искусствоведения М. В. Петрова. Результатом «исцеления» становится целая череда картин, овеянных духом спасительного света и героизма.

Так возникло автобиографическое произведение «Исцеление слепорожденного», которое находится в собрании Троице-Сергиевой Лавры, в Церковно-археологическом кабинете Московской Духовной Академии.

Василий Иванович пережил Елизавету Августовну на 28 лет, не делая попыток устроить заново семейную жизнь, храня светлую память о ней до самой своей смерти.

Оксана Баландина

Поделиться в: