Чему мы радуемся во время поста?

Великий пост — особое время церковного года. С этого неоспоримого утверждения начинаются почти все статьи и заметки о посте, во множестве появляющиеся в весенние дни в наших печатных и интернет-изданиях. Весна покаяния побуждает нас не только поститься, но и, так сказать, поделиться опытом, сверить духовные часы. Для кого-то пост — возвышенность великопостного богослужения: можно взять для анализа любую стихиру из Постной Триоди и поразиться глубиной и ясностью духовного языка. Для другого недели поста проходят буквально под девизом «вперед к отцам», когда перечитываются «Лествица», «Душеполезные поучения» аввы Дорофея и книги святителя Игнатия Кавказского.

Источники радости

Но есть люди, для которых и богослужение, и святоотеческие книги — то, что еще ждет их в недалеком будущем, а пока время Великого поста — это в первую очередь возможность максимально сблизиться с Церковью. И если не первая, то уж точно самая долгожданная встреча в храме — это встреча со священником. Обычно человек ищет встречи со священником для совета, исповеди или даже сам не зная отчего, какого-то неясного самому себе порыва души. Бывает и так, что священник ищет человека или, скажем так, неожиданно находит людей или какую-либо ситуацию, когда можно поговорить на духовном языке о главном.

Накануне Великого поста во время дружеской беседы со своим собратом-священнослужителем довелось мне услышать довольно странные слова об источниках радости во время поста. Конечно, радуемся возможности некоторого духовного напряжения, вследствие этого — сближения с Богом, радуемся, например, мы, священники, в том числе и сближению с людьми: храмы наполняются, чувствуется живой отклик на великопостную проповедь, на исповеди, что называется, кожей чувствуешь, что становишься свидетелем возвращения целой армии блудных детей к Богу.

— И все же есть ли какие-то особенные поводы к радости? — допытывался я от своего собрата поделиться всегда интересным личным опытом.

— Ну, хорошо, немного странно прозвучит, но больше всего я радуюсь мертвецам и детям!

– ???

— Нет-нет, это не какой-то сюрреализм.

— Ну, понятно, дети — источник радости, но мертвые…

— Я радуюсь тому, что в присутствии усопшего есть уникальный шанс пробить ту твердую скорлупу, которая отделяет сердца многих наших сограждан от духовной реальности. Расскажу великопостную историю…

Как постятся мертвецы

Село в бесконечных заволжских степях, с ландшафтом, очень напоминающим что-то среднее между фильмами «Сталкер» и «Кин-дза-дза». Так случилось, что знакомые прихожане из города именно меня пригласили на второй седмице поста на отпевание древнего дедушки, который несмотря на свою древность умер все же не от возраста, а от очередного (и последнего) испытания организма на прочность посредством употребления разнообразного (какой нашли) алкоголя. Село, когда-то бывшее местом проживания и труда колхозников-миллионеров, теперь стало жить странной кочевой жизнью. Те, кто поактивней, кочевали на заработки в сторону города и обратно, а те, кто постарше или менее активные, кочевали с одного двора на другой, как бы участвуя в съемках фильма ужасов «Четыре свадьбы и одни похороны».

На этот раз случились похороны. Посреди просторного крестьянского двора стоял на табуретках гроб, около него небольшая группа женщин со спитыми лицами в том состоянии, которое В. Ерофеев назвал бы «нивочтонепогруженность». Но зато стоявшая чуть поодаль полукругом публика — как раз те самые «кочевники» — пребывали в заметном возбуждении. Появление священника вызвало у них еще большее оживление, и на лицах уже не могущих скрыть радости можно было прочитать только одно: «Наконец-то!».

Конечно, в такой атмосфере совершать отпевание, духовно приобщаться к таинству смерти, возвещать о вечной жизни — все это, мягко говоря, неуместно и тяжело для священника: приходится переживать в душе совмещение несовместимого — фарса и долга. Поэтому во время отпевания я мучительно думал, что же делать, как сделать так, чтобы смерть ближнего стала поводом к духовному уколу. И наиболее провальной темой для небольшого слова в конце отпевания могло быть упоминание об идущем Великом посте, но неожиданно для себя почему-то именно о нем я и заговорил:

— Наверно, вы, дорогие мои, знаете, что сейчас идет Великий пост.

Саркастический гомон и блеск обнажившихся золотых зубов возвестил о том, что собравшиеся хотя и выражали заметное нетерпение, но были не прочь немного пообщаться со странным попом.

— Не знаю, постится ли кто-то из вас или нет…

— Постимся, — хихикнул подвыпивший мужик.

— Но во время поста не употребляют мясную и молочную пищу.

— Да нет, мы только постное… употребляем! — продолжала забавляться публика.

— Так вот есть сейчас среди нас тот, кто показывает нам, как на самом деле нужно поститься по-настоящему. Это — вот этот мертвец, лежащий перед нами!

Аудитория мгновенно напряглась, и я понял, что или сейчас меня побьют, или же надо срочно, что называется, дожимать…

— И знаете, как постится этот мертвый человек?

— Как?! — уже не зная, чего еще ожидать, выдохнула перегаром моя паства.

— Строго!.. Ничего не нужно усопшему человеку: ни гроб, ни могила, ни цветы, ни… поминальное застолье, к которому вы скоро приступите. Единственно, в чем нуждается отошедший в вечность, — это чтобы вы подражали ему в этом. Он, — не очень деликатно показывая пальцем на покойника, продолжал я, — встретился лицом к лицу с Богом, и сказать ему Богу нечего, единственная его нужда в том, чтобы вы за него сказали Богу: «Господи, помилуй!».

Затем, быстро высыпав на усопшего землю, я поспешно (чтобы избежать расспросов о «магической» силе этой «земельки») удалился, оставив своих новых знакомых с вытянутыми лицами пристально и абсолютно серьезно смотреть на того, кому уже ничего не нужно.

Как постятся дети

Дети! Бесконечный источник радости. А для священника ребенок, подошедший на исповедь, это одновременно и находка, и испытание на профессиональную прочность. С началом Великого поста батюшек начинают осаждать мамы юных христиан, озабоченные вопросом: как поститься их чадам, от чего отказаться: от конфет, компьютерных игр или, может, уже пора понижать калорийность рациона. Что делать? Приходится в тысячный раз говорить о том, что детский пост — это не столько борьба со страстями (которые не оказывают такого воздействия на ребенка, как на взрослого), сколько утверждение в добродетели.

Мой собрат-священник поведал мне еще одну историю, более оптимистичную, чем предыдущая, затрагивающую актуальную проблему христианского воспитания.

…В канун Прощеного воскресенья подходят к исповеди хорошо знакомые мне прихожане — мама с сыном лет около семи. Естественно, разговор пошел о предстоящем посте и о тех жестоких ограничениях на конфеты и игры, которые мы сейчас наложим на смирившегося со своей нелегкой судьбой стоящего рядом с нами маленького христианина. Я уже готов был согласиться с тем, что, как и в прошлом году, ребенку нужно будет на детском языке напомнить о послушании и сделать это в доступной для малыша, то есть игровой форме. Но вот в тот самый момент, как нас оставила мама и мы посмотрели друг на друга, я увидел, что передо мной стоит вовсе не ребенок, и у него ко мне, священнику, накопилось уже гораздо больше вопросов, чем к Деду Морозу.

— Так, ну что ж… — я как-то немного замялся, — давай все-таки не о конфетках и игрушках с тобой поговорим, а о вещах более серьезных.

О, эта детская особенность не поддерживать разговор из вежливости, но напряженно ожидать конкретных предложений!

— Вот смотри: пост — это время, когда мы хотим стать лучше и перед Богом, и для людей. Но чтобы стать лучше, надо отказаться от чего-то плохого. Давай сделаем так: сейчас ты пойди пока подумай минут пять, что тебе мешает быть лучше, а потом подходи, и мы с тобой решим, как с этим бороться.

Мой собеседник, не произнеся ни слова, но всем своим сияющим видом показывая полное удовлетворение от разговора, отправился обратно к маме. Через некоторое время, вклинившись в очередь из бабушек, стоящих за благословением на кефир, он снова подошел ко мне, а я успел бросить взгляд в сторону мамы, с тревогой наблюдающей за моим пастырским экспериментом.

Спрашиваю у своего знакомого:

— Ну, брат, от чего ты готов отказаться?

Ответ последовал мгновенно:

— Я готов отказаться от мамы… — и только чистый и искренний блеск глаз, окативший меня после этого ответа, позволил мне устоять на месте, хоть и не без помощи аналоя, в который пришлось крепко вцепиться.

— Понимаете, батюшка, — начал успокаивать своего онемевшего духовника юный подвижник, — я понял (!), что мама все для меня делает, а я ничего не делаю для нее.

После этих слов я окончательно успокоился — речь идет о том, чтобы отказаться от излишней маминой опеки, — и после небольшой дискуссии, что же можно сделать для мамы, было решено, что лучше всего самому чистить вечером грязные брюки, а не надеяться по привычке на мамину доброту и исполнительность.

Было принято еще несколько облегчающих жизнь мамы решений, и мой друг отправился в первый для него настоящий пост, исполненный надежд и с конкретным заданием — стать святым. А я в очередной раз мысленно поклонился классику — английскому писателю-христианину Честертону, который совершенно справедливо заметил, что христианское воспитание должно начинаться не с уроков Закона Божия, а с того, что отец учит ребенка благодарить маму за приготовленный обед.

Как же поститься нам?

Из этих вышеприведенных историй напрашивается суровый вывод: нам надо поститься, как мертвецы по отношению ко греху и как дети в отношении к добродетели. Очень печально бывает видеть, как искренний христианин ведет неравный бой со своей страстью и побеждает ее милостью Божией, но происходит это на коротком отрезке Великого поста. По окончании поста снова и снова, каждый год происходит скатывание с этой маленькой вершинки. Происходит это во многом из-за того, что нет у нас детской жадности до добродетели, до какого-то положительного шага в духовной жизни, который, как правило, часто связан не с абстрактными духовными подвигами, а с конкретным делом в мире людей.

Оставить комментарий