Вера А.П. Чехова в литературе и жизни

Иногда мы, православные люди, как-то до нелепости быстро и решительно отказываемся от авторов, которые так много значили для нас когда-то, рубим с плеча и часто буквально обкрадываем своими рассуждениями собственных детей, да и себя самих. Недавно на сайте одного православного литературного клуба было выложено стихотворение, которое называется «С уважением к Чехову». Оно начинается словами:

Прощай, мой классик-гуманист,

Кудесник мастерского слога.

Твои слова как аметист,

В них есть любовь, но мало Бога!

Меня оно очень задело и даже обидело. Но еще больше удивило то, что все комментарии к этому стихотворению были, в общем, одобрительные. Православные авторы посчитали, что, действительно, Чехов для них лишь ступенька на пути к чему-то более высокому. Ступенька, которую они могут спокойно оставить позади…

Попытаюсь проанализировать личность и творчество моего самого любимого писателя с точки зрения человека, считающего себя православным христианином.

Религии теперь нет для меня…

Принято считать Чехова обличителем пошлости, бескультурья, гуманистом и …атеистом. Исходят, как правило, из высказывания самого Антона Павловича: «Религии теперь нет для меня». Вспомним, что детство писателя было весьма мрачным — отец был очень религиозным и жестким, поэтому дети были перегружены религиозным воспитанием с церковным пением, чтением Апостола и кафизм в церкви, частым посещением служб и помощью в алтаре и на колокольне. «Мы чувствовали себя маленькими каторжниками», — признавался писатель. Очевидно, Павел Егорович принадлежал к той породе «верующих» из мещан, после которых оставались, по чьему-то меткому замечанию, «золотые ризы икон и дети-атеисты». Но так не произошло с Антоном Павловичем. Вспомним, что он был глубоким и тонко чувствующим человеком, умным и проницательным, умеющим дать точную и справедливую оценку каждому явлению. Предположить, что писатель, обладающий такими дарами, мог не верить в Бога, очень трудно. Где нет настоящей правильной веры, там неизбежно появится фальшь, а уж ее-то и в помине не было ни в жизни, ни в творчестве Чехова.

 В каком-то смысле Чехов уникален. Он так и остался для русских людей образцом человеческого благородства, а за этими словами, все мы знаем, стоит очень многое. Чья ранняя смерть до сих пор ощущается как ужасная несправедливость и ничем невосполнимая потеря? Пожалуй, только Пушкина и Чехова. Плохо без Чехова.

 Куприн характеризовал душу писателя «избранной, аристократической», признавался, что у Чехова было «самое прекрасное и тонкое, самое одухотворенное человеческое лицо, какое только приходилось видеть в жизни». Это могло быть результатом только богатой духовной внутренней жизни.

  Бодрящая горечь

 Чехов боялся всего вычурного, фальшиво приподнятого, пафосного. Не любил своей известности, не выносил, когда его хвалили. Поэтому объявить себя громко христианином было для него так же невозможно, как сказать: «Я очень хороший и добрый человек». По этой причине в его произведениях нет открытой проповеди, но проповедью любви в высшем, божественном смысле этого слова была вся его жизнь, от которой неотделимо творчество.

 Многие его рассказы очень горьки, но это особенная, живительная и бодрящая, горечь. Перечитав Чехова глазами начавшего воцерковление человека, я убедилась, что он продолжает как-то непостижимо утешать меня. Незамысловатые истории, рассказанные простым, доступным даже ребенку языком, производят впечатление хорошей проповеди. Отрезвляют, заставляют под новым углом взглянуть на собственную жизнь.

 Мне кажется, что это очень здорово, когда священники используют для своих проповедей сюжеты из жизни или хорошей литературы. Если рассматривать с этой точки зрения творчество Чехова, то многие его рассказы могли бы стать иллюстрациями к заповедям блаженств, например. Ведь он воспел и нищих духом, и алчущих правды, и милостивых и миротворцев, и чистых сердцем.

 Но главная заслуга писателя состоит, на мой взгляд, в том, что он, как никто другой, ярко, через художественные образы, показал, что жизнь, как бы культурна, насыщенна и интересна она ни была, не дает удовлетворения, если в ней нет чего-то главного, а именно Бога.

 Проповедь исподволь

 К имени Бога Чехов относится очень целомудренно, бережно, не поминает Его всуе. Чаще он говорит о поисках смысла, поисках «общей идеи» и пр. Писатель подробно рассматривает жизнь, перед нами проходят десятки персонажей самой разной судьбы. Многим писатель явно симпатизирует. Но о ком и о чем бы ни шла речь, Чехов настойчив в своем желании заставить нас понять: без Бога ни в чем не найдете смысла. Красота, материнство, счастливая семейная жизнь, карьера, подвиги, наука, творчество, труд — все это ничто, если не освящено верой. Это такая проповедь исподволь, «от обратного».

 Вот перед нами ученый с мировым именем из рассказа «Скучная история». Он стоит на пороге смерти, понимает это. Оглядывается на свою жизнь. С точки зрения обычного человека эта жизнь блестяща. Ученики, творческие озарения, прекрасное воспитание, бескорыстие, семья — все при нем. Но для Николая Степановича совершенно очевидно — его жизнь прошла зря, в ней не случилось чего-то самого главного, близкие чужды ему, по-настоящему он никому не смог помочь. Сам он объясняет это отсутствием общей идеи, которая связала бы воедино все разрозненные нити его судьбы. Он боится смерти, обижен, что прожил не так. Действительно, скучная история…

 Так же на пороге смерти мы встречаем преосвященного Петра из рассказа «Архиерей». Уход его из жизни грустен, но светел. Больной тифом, он служит накануне Пасхи, ему тяжело, но он любит богослужение, оно придает ему сил. Перед глазами архиерея проходит вся его жизнь, он тоскует о матери, о возможности простого общения, по-человечески чувствует себя одиноким. Но в то же время мы понимаем, как полна его жизнь, как много дала ему вера. Умирая, владыка ощущает себя слабее и незначительнее всех, что он «простой обыкновенный человек, идет по полю быстро, весело, постукивая палочкой, а над ним широкое небо, залитое солнцем, и он свободен теперь, как птица, может идти, куда угодно». Чехов показывает простую и прекрасную смерть — смерть праведника.

 Когда Чехов пишет о священниках, то не может скрыть своего откровенного любования ими. Вот отец Христофор из рассказа «Степь» — легкий, веселый, какой-то ладный, излучающий сияние. Диакон Победов из «Дуэли» — миротворец, смешливое доброе дитя. Эти образы необычайно обаятельны, а самое главное — единственные чеховские персонажи, о которых мы точно знаем, что они — счастливы. Кажется, это о многом говорит. Их безоговорочная твердая вера дает им счастье, она же благотворит, исцеляет, спасает остальных.

 Заметим, что сдержанный, будто бы даже суховатый по отношению к своим персонажам-интеллигентам Чехов становится нежно мягок и трогателен, когда пишет о священниках, простых «божьих» людях. Им он прощает все, им и вообще всем, кто слаб, кто страдает по-настоящему. Да и своих запутавшихся, изломанных или просто мало что понявших в жизни персонажей из господ, он, жестко обличая, одновременно как-то удивительно тепло, я бы сказала, по-православному, жалеет.

 Иногда Чехова называют жестоким к своим героям, но позволю себе не согласиться с этим. Даже потерпевшие крах персонажи не высмеиваются автором, он не уничтожает, не бьет наотмашь, а как бы говорит: несуразен ты, пропала твоя жизнь, а я все-таки люблю тебя. И нет таких сокровищ, которыми бы я ни пожертвовал, только бы ты понял, зачем живешь.

 Личная Голгофа

И в жизни писатель был именно таким: жертвенным без лишних слов, отдававшим свое время, деньги, здоровье всем, кто нуждался в них. Чехов помог тысячам людей. Будучи больным человеком, имеющим моральное право заниматься только своим писательским трудом, он лечил, боролся с холерой, принимал и обеспечивал лекарствами тысячи крестьян. Строил школы, дороги, принимал участие в устройстве больниц, библиотек, с любовью украшал храмы. Опекал десятки молодых писателей. Опека это была ощутима, так как он редактировал чужие рассказы, пристраивал их в периодические издания, морально поддерживал начинающих авторов, как бы ни мал был их талант.

 По воспоминаниям того же А. Куприна, «никогда от его шуток не оставалось заноз в сердце, никогда в этой жизни не причинил этот нежный человек сознательно даже маленького страдания ничему живущему».

 Необыкновенно внимательно относился Чехов даже к самым незначительным нуждам всех, кто к нему обращался. Известен такой факт: за несколько месяцев до смерти, по поручению какой-то жительницы Ялты, Чехов хлопотал в Москве о починке её часиков. И это не было проявлением безволия, а чего-то мало доступного нашему пониманию, но бесконечно прекрасного и высокого.

 Отдельного разговора заслуживает путешествие Чехова на Сахалин. Для исследователей и биографов писателя этот факт его жизни остается самым загадочным. Сам Антон Павлович, говоря о поездке, чаще всего отшучивался, отказывался считать свой поступок гражданским подвигом, объяснял его чуть ли не желанием встряхнуться. Но, думаю, верующим людям не нужно объяснять, как естественно для христианина ощущать свою личную ответственность за страдания даже совершенно чужих, незнакомых ему людей. Чехову было необходимо увидеть ужас и боль лицом к лицу, ощутить их как свои собственные, узнать ужасающую правду о человеческом страдании и сказать о них всем. Это была его личная, добровольная Голгофа. Он заплатил свой долг совести, христианина и русского писателя. Может быть, стоит напомнить, что Чехов переписал все население острова, лично побеседовал с каждым каторжным и поселенцем, обследовал условия их жизни, пропустил через свое сердце всех этих забытых, униженных, истерзанных людей, развращенных детей, больных, оскорбленных женщин, потерявших человеческий облик мужчин. Вместе с тем писатель убедился, как велик, прекрасен и мужествен русский народ. Написал книгу «Остров Сахалин», привлек внимание общественности и правительства к отверженным страдающим людям, хоть немного, но облегчил их существование. Окончательно подорвал собственное здоровье, но это был совершенно осознанный выбор христианина.

  «Человек должен быть верующим или ищущим веры...»

 Но вернемся к творчеству писателя. Внимательно читая Чехова, можно понять, что он прекрасно, опытно знал, как действует на человека благодать и как проявляется её отсутствие.

 Вспомним хотя бы два рассказа — «Казак» и «Студент». В обоих действие происходит в пасхальные дни. В рассказе «Казак» главный герой после того, как они с супругой обидели больного казака, встретившегося им на пути из церкви, теряет вкус и радость жизни, медленно погибает. Напротив, в «Студенте», кстати, любимом произведении самого Чехова, происходит обратное. Воспоминание о ночи Страстей Христовых, об отречении и покаянии Петра преображает главного героя рассказа семинариста Ивана и его слушательниц, с которыми он встречается у костра в ночь на Страстную субботу. Только что Иван Великопольский чувствовал себя совершенно опустошенным, и вот воспоминание о священных событиях 2000 лет назад чудесно меняет героев рассказа, наполняет их жизнью, верой; Чехов явно показывает действие Божией благодати. Мне даже кажется, что он отождествляет себя со своим героем, как бы демонстрирует свой собственный путь от юношеского охлаждения к вере к возвращению к ней через покаянное чувство.

 В пользу того, что вера была важной составляющей жизни писателя, говорит то, что он, как никто, много и охотно жертвовал на церкви, духовные училища и школы. Любил общаться с духовенством, даже его слуга Арсений был очень набожным человеком. Сам Антон Павлович по воспоминаниям современников ни одной ночной пасхальной службы не провел в постели; когда он лечился в Московской клинической больнице, постоянно посещал службы Новодевичьего монастыря, а потом умиленно и смущенно рассказывал об обедне в полупустом темном храме. В библиотеке писателя было много церковной духовной литературы.

По свидетельству лечащего врача Альтшуллера, Антон Павлович носил нательный крестик, что при его прямо-таки физическом отвращении ко всякой фальши и лжи свидетельствует, конечно же, об искренней вере. Митрополит Вениамин (Федченков) приводил одно драгоценное свидетельство: «Один из знакомых мне таганрогских священников знает одного протоиерея, глубокого старца, современника Чехова. Старец рассказывал ему, что он сам видел, как Чехов на коленях усердно молился Богу». Какие доказательства глубокой веры Чехова еще нужны? При его серьезном, глубоком отношении к такого рода вопросам невозможно представить Чехова громко говорящим о вере, о своих переживаниях. Но в его записных книжках можно найти следующую запись: «До тех пор человек будет сбиваться с направления, искать цель, быть недовольным, пока не отыщет своего Бога. Жить во имя детей или человечества нельзя. А если нет Бога, то жить не для чего». И еще: «Человек должен быть верующим или ищущим веры, иначе он пустой человек». Именно эту мысль пытался донести до своих читателей – современников и потомков. И, думаю, он справился с этим блестяще.

 Это огромное удовольствие — читать и перечитывать Чехова. А еще очень радостно читать о самом писателе. Его личность настолько обаятельна и заразительна, что соприкосновение с миром этого великого человека как-то особенно наполняет, выпрямляет, заставляет желать чего-то высшего, лучшего. Вспоминаешь забытое слово — благородство. Конечно, главное — соизмерять свою жизнь и поступки с Евангелием, но можно начать хотя бы с того, чтобы прикинуть: а насколько наше отношение к людям, природе соотносится с простым благородством. Когда же мы приучимся мерить свою жизнь этим забытым понятием, евангельские истины перестанут казаться таким уж недостижимым идеалом.

Елена Гаазе

Оставить комментарий