«Батюшка, простите, что я без штанов пришла»

Мать тащила за ухо и обманным путем заманивала ребенка в храм – разве странно, что это вышло боком? Почему желание молиться часами – это родительский эгоизм, а венчание – не гарантия счастья - рассказывает протоиерей Николай Соколов, настоятель храма святителя Николая в Толмачах.

Сплошной детский вопль

– Дети в храме – проблема для многих настоятелей?

– Конечно, особенно актуальна она в спальных районах, где на службы приходит много людей с детьми. Подчас литургия там превращается в сплошной детский вопль. Мамочки с младенцами ревностно стараются выстаивать всю литургию, ну на худой конец, высиживают ее с детьми на руках. И мамам тяжело, и ребенок устает, и все вместе мешает службе. Я не раз бывал на таких.

– Есть ли у вас рецепты,  в каком возрасте приводить детей на службу, к какому моменту?

– У меня четверо детей, восемь внуков, меня на службе детский крик ничуть не нервирует. Я всегда вспоминаю Христа, который говорил: «Пустите детей приходить ко Мне и не препятствуйте им, ибо таковых есть Царствие Божие. Истинно говорю вам: кто не примет Царствия Божия, как дитя, тот не войдет в него». (Мк 10-15-16).

Помните знаменитую строчку Блока из стихотворения «Девушка пела в церковном хоре»:

…И только высоко, у Царских врат,
Причастный Тайнам, – плакал ребенок
О том, что никто не придет назад.

Дети плакали и мешали литургии во все времена, но своим плачем они все-таки хвалят Бога, пусть и не осознавая это. Я не считаю, что дети мешают службе, наоборот, они показывают нам насколько мы несовершенны, как не можем приучить их к тому, чтобы церковная жизнь была для них естественной жизнью.

Если ребенка приводят в храм раз в полгода, раз в году, то вполне понятно, что его там все пугает, ему там неинтересно. Если же он ходит чаще, например, два-три раза в месяц, то постепенно привыкает к церковной действительности.

Не нужно настаивать, чтобы ребенок, тем более маленький, выстаивал службу. Задача родителей сделать так, чтобы Церковь стала их чаду родным домом и уголком, где он мог бы почувствовать себя уютно.

Знаю храмы, в которых есть специальные детские комнаты. Перед службой родители приводят туда детей, поручают их волонтерам из прихожан. Те занимаются: читают книги, рассказывают сказки, играют, мультфильмы показывают. А потом, в некоторых храмах так заведено, не дети идут к алтарю, а священники приходят в эти комнатки к детям со Святыми тайнами. Чаще, конечно, родители забирают и приводят детей непосредственно к Причастию.

В моем приходе нет такой практики, и нет такой комнатки. Есть только притвор. Родителям с младенцами часто советую, чтобы они, приложившись к иконам и побыв немного на службе, исповедавшись, шли гулять в галерею, на улицу, не утомляя лишний раз ребенка. Это относится только к самым маленьким детям, лет до пяти. В 6 лет ребенок вполне может постоять на службе 40 минут, если, конечно, его подготовить, постепенно вводя  в церковный ритм жизни.

К 6-8 годам дети могут сами и молитву прочесть, и Евангелие послушать. Некоторые мои внуки даже встают в хор, подпевают на Херувимской, Символе веры, Отче наш. Это уже участие в богослужении. Младшие внуки с книжками и игрушками приходят. Внучка однажды спрашивает: «Деда, а с куклой можно?» «Можно», – говорю. Приносит большую куклу и рассказывает: «Взяла ее, чтобы она тоже слушала службу». «Хорошо, – одобряю я, – посади рядом с собой, но только пусть не шалит».

– То есть по достижении определенного возраста, лет 6-8, при должной подготовке, ребенка стоит вести к началу службы?

– Нет, что вы! Богослужение начинается с часов, часто с утрени, а вместе с литургией выйдет аж три часа службы. Ну какой ребенок это может выстоять? Рекомендую духовным чадам приходить к самой литургии. Она же короткая, всего 40 минут, если не задерживаться с чтением записок и с длительными песнопениями.

За 40 минут ребенок вполне может побыть рядом с родителями и не заскучать. Другое дело, если он нервный, гиперактивный, бывают психически нездоровые детки. Конечно, тогда рекомендую родителям погулять в притворе и подойти уже вместе к Святой Чаше.

Понятно, это некоторый ущерб для родителей, но тут нужно соизмерять пользу для себя и вред для ребенка. Не находя себе места, ребенок может начать баловаться, вести себя неадекватно, да даже скандалить.

Ребенок есть ребенок, и в храме он остается ребенком. Это надо понимать.

Народ странный – ногами молится

– Но маме с папой по воскресеньям тоже хочется помолиться. Вокруг все молятся, а я в притворе сижу и опять детей развлекаю.

– Поймите, молитва – она везде молитва. Можно дома молиться, а может и в храме не получиться. Моя покойная мама, когда я был маленький, могла забежать в храм на пять минут. Приложится к иконам, как сама говорила, чтобы почувствовать атмосферу, и идет дальше заниматься делами. Придя хоть на пять минут в храм, она была счастлива.

А уж молиться часами, простите, но такое желание –  родительский эгоизм. Став родителями, мы живем не для себя, а для детей. Оптимизируйте все. Определяйте время, чтобы вам было приятно, детям комфортно и всем душеполезно. Родителей обычно двое – папа и мама, если семья нормальная. Ну пусть половину службы мать стоит молится, а отец с ребенком гуляет, другую половину – стоит папа, а мама с малышом.

Это совершенно нормально. Ненормально, если всю службу вы заняты тем, что придумываете очередной способ заткнуть ребёнку рот, или нервно вздрагиваете, оборачиваясь на прихожан и ловя их недовольные взгляды, а то и одергивания. Ну какая это служба? Какая тут может быть молитва?

Не «в многословии своем будут услышаны». Молитва «Отче наш», произнесенная от сердца и глубины души, заменит часовые стояния. Поверьте.

Народ у нас странный, хочет молитву непременно выстоять ногами. Ногами молимся. Такое обрядоверие. А еще обязательно стукнуться лбом об икону, частичку креста чудотворного с собой унести, отковыряв хоть капельку. Это «ковыряние» – наша традиция. Впрочем, к этому, да и к плачу детей в храме, должно относиться снисходительно, стараясь все-таки найти способ, чтобы в храме был порядок. Это важно.

Почему ребенок ушел из церкви

– Православная школа – это особая атмосфера, но почему после православных школ, где дети следят за текстом богослужения, они уходят из церкви.

– Немало выросло и немало ушло. Это так. Я часто в проповедях говорю, что подросток будет в церкви в том случае, если живет в атмосфере любви, мира и той благодати Божией, которая входит в него через родителей. Если с детства ребенок усвоил, что папа с мамой любят его, то мысль, что Господь любит его еще больше, такому ребенку понятна.

Насильно в храм не приведешь, хотя некоторые умудряются. Знаю истории, когда родители буквально волочили детей на службы. Дети стояли, но чего только они ни делали. Лет с пятнадцати переставали ходить, потому что силой уже не приведешь.

Поначалу реже приходили. В полгода раз. Потом вообще исчезали. Встретишь такого подростка, он объясняет: «Стыдно, появились детские грехи, проблемы, о которых не хочу, чтобы вы знали».

Он же причащался, исповедовался! Но оказывается, что жестокость родителей, когда мать тащила за ухо, стояла рядом и щелкала по голове, или, когда обманным путем заманивала ребенка в храм – выходит боком.

Спрашиваю прихожанку: «Матушка, как так, ребенок не ходит в храм?» – «Дверь закрыл и не пускает. Не ремнём же мне его бить?!» – «Конечно, он сдачи через пять минут даст, выше же тебя на голову. Будешь и ты хороша, и он хорош».

Вопрос бытия детей в церкви только кажется простым. Бабушка моя про детей, расположенных к церковной жизни, говорила «благодатный ребенок». А есть еще «безблагодатные». Не то, что плохие, скорее неправильно воспитанные. Им что-то о церковной жизни неправильно преподнесли. Церковь для таких детей – кривое зеркало, которое отражает не то и не так. Воспринимая все неправильно, у них и в духовной жизни все наперекосяк и криво. Такие дети со временем отпадают.

Но время проходит и заложенное в детстве вспоминается, всплывает, очищается от шелухи и кривизны. Спустя 5 лет появляется наш подросток: «Батюшка, помните? А вы меня крестили». «Помню, конечно. Куда пропал, что теперь привело?» – говорю. «Так вот получилось» – отвечает смущенно.

А получились проблемы во взрослой жизни, когда уже ни папа, ни мама, а часто и врачи помочь не могут. Здесь бывают и заболевания, и наркомания, и алкоголизм, и ранние беременности, и браки, да что угодно.

Были у меня подростки, которых я в 16 лет повенчал. Девушка беременна, никуда не денешься. Но как бы ни было, однажды они к Богу приходят уже по-настоящему.

– Из-за страха?

– Да нет никакого страха. Есть потребность души. Люди вспоминают, что в Церкви, в Евангелии, которое читали, получали то, что в мире получить не могут. Никто другой  так, как Христос их не утешит, не даст им спокойствие и мир, который они потеряли. Такие случаи возвращения у меня есть. И в юном возрасте, и в зрелом, и в очень зрелом возрасте возвращаются.

Помню однажды пришла женщина. Она в тридцатых годах родилась, ей под восемьдесят, пришла со словами: «Меня бабушка когда-то крестила, я ходила в храм и ручки складывала вот так: крест на крест, а мне что-то сладенькое давали».

Слушаю такую старушку и понимаю, что семя дало росток, пусть поздно, но дало. Господь не оставил. Поэтому никого нельзя осуждать. И если ребенок ушел из церкви, это не значит, что он покинут Богом. Если ушел, значит было что-то не так в родителях, в священнике, наконец, в том храме и в его обстановке. Не было значит той любви, доступности и радости присутствия, которые в Церкви есть и будут.

Простите, что я без штанов

– Часто от священников приходится слышать об атмосфере любви, но как можно понять, что тебя в этом храме любят?

– Если никто не тыкает в спину, не говорит, что не там встала, не так поставила свечку, не так поцеловала икону, не в том виде пришла, если этого всего не было и нет, значит в этом приходе есть любовь.

«Батюшка, – говорит мне одна женщина, – простите, что я к вам без штанов пришла». «Не понимаю вас, – развожу я руками,– ерунду какую-то говорите». Тут женщина мне начинает подробно объяснять в чем она одета, почему ей сейчас пришлось в лосинах прийти. А я ей отвечаю: «Так вы пришли к Богу, а не ко мне, ну какое мне дело, что вы в лосинах». Вообще, за свечным ящиком у нас всегда лежат парео.

Если человек пришел в Церковь и спокоен, как бы он ни был одет, если видит, что в храме его с любовью приняли, то другой раз он сам не станет эти лосины надевать. К нам парни приходят сплошь в наколках, с гигантскими тоннелями в ушах. Когда спрашиваю: «Радость моя, что ты с собой сделал?» «Типа так надо», – отвечает. А через полгода он же приходит уже с зашитым тоннелем. И в первом, и во втором случае его приняли как есть, никто ему слова поперек не сказал.

И разбойников, и мытарей, и блудниц разве Христос отталкивал? И праведников и грешников – всех Господь к себе допускал, принимал и любил. И мы в своем отношении к людям должны руководствоваться Евангелием, а не нашими представлениями о том, кто кому и что должен. Церковь – дом Божий. Мы в нем такие же гости.

Если вы пришли в Церковь и почувствовали обстановку любви – оставайтесь. Если нет, то что ж, храмов в городе много, ищите другой.

Я сам не раз бывал в храмах (приходил в гражданской одежде, люди не знали, что я священник), где меня одергивали: «Нечего тут креститься. Смотри, вон настоятель еще не перекрестился и ты спокойно стой», или «крестись туда, куда священник крестится, а не куда тебе захотелось»,  или «стой на правой стороне. Чего налево зашел? Это женская сторона». Ну что остается? Только пожалеть ревностных бабушек, да и ревностных священников тоже стоит пожалеть.

Приходишь порой в такой храм и вспоминаешь Высоцкого: «в церкви смрад и полумрак». Действительно, темнота, чернота, одни лампадочки горят, но и с точки зрения духовной жизни тот же мрак и полумрак. И ничего не поймешь. Но, как говорил один мой знакомый священник: «У Бога всего много».

Если вернуться к детям, то важен домовый храм – храм семьи. Домашняя молитва должна предварять молитву церковную. И если дома никто не перекрестится перед едой, если не прочтут утренних или вечерних правил, пусть кратко, так что ждать от ребенка в церкви? Конечно, он не выстоит в ней никогда.

– Как в вашей семье было заведено?

– Дома молились всегда. Было краткое правило: Царю Небесный, Трисвятое, Отче наш, молитва Богородице и ангелу хранителю. Одна молитва из утренних или из вечерних правил. И обязательно молитва своими словами: «Господи, спаси и помилуй папу, маму, дедушку, бабушку». Мы даже имена не называли, просто просили здоровья Симочке, болящей тете Кате. Мама иногда подсказывала имена, а мы молились. Молитва своими словами – это не что-то выдуманное, это когда ты сам от себя с Богом разговариваешь. Сам от себя говоришь ему то, что хочешь сказать.

Но если этих молитв нет, если в воскресенье вскочили, поругались и бегом в храм, и в храме тоже праздный стоишь, то понятно, что трудностей не избежать.

Одно время мы жили нашей семьей в монастыре. В соседней комнате за стеной жила тоже многодетная семья священника. Утром мы вставали на молитву. Та семья тоже вставала, но никто не молился дома. Глава семейства, дивный совершенно батюшка, уходил в поля молиться. Мы помолимся, завтракать садимся, а соседей наших ветром сдувало.

«Матушка, а чего бы вам с нами не помолиться?» – спрашивала мама. «Так зачем, я же им всем по копейке дала и в церковь отпустила. Пусть там в соборе молятся, иконы поцелуют, свечки поставят». Вся эта орава неслась в собор. Кому и как они молились, куда и что ставили – никто не проверял. С шумом, гвалтом они возвращались голодные домой, потому что с утра не ели, не пили. Что-то у нас со стола схватят, что-то по дороге перехватят.

Две семьи – два опыта. И в первой, и во второй из детей вышли священники, и там и там есть люди, которые служат Богу. Понимаете, есть разные пути, этих путей, ведущих к Богу, вообще-то много. Главное, Он видит наши сердца и помышления.

Венчание – не гарантия счастья

– А часто ли вы не благословляете на брак? Даете ли советы: вот на этом не женись, эту замуж не бери?

– В мой практике нет, не было и никогда не будет такого. Никогда я никому не сказал: «за этого иди, а тот тебе не подходит». Хотя меня довольно часто спрашивают: «Вот парень (девушка) есть. Как быть? Жениться/выходить ли замуж?»

Мое главное условие, когда приходят и просят повенчать, чтобы «между вами была любовь». Это твое личное дело кого ты полюбил, старше или младше тебя этот человек.

Бывает спрашиваю сколько времени знакомы. Оказывается, кто-то неделю погулял и «все, давайте венчайте», бывает – полгода, год. Обычно месяц-полтора. Тогда спрашиваю, а живут ли интимной жизнью?

«Да, конечно, батюшка, мы же современные люди!» Это самый распространенный ответ. «Дорогие, – приходится отвечать им, – так вы уже переступили тот порог, который ведет к свадьбе. Если позволили себе интимное общение, так что хотите от меня, простого священника? Одно дело, если вы покаяние принесли, другое – совета ждете. Вы же все для себя решили. Хотите, чтобы я вас благословил на это? Нет, не дам такого благословения. Потому что близость до брака является грехом».

«Так мы же любим друг друга!» – парирует собеседник или собеседница.

Жизнь сегодняшней молодежи очень своеобразная. Когда я со своими этими законами и принципами выступаю, замечаю как у людей улыбка проскальзывает. А начинаешь общаться, оказывается, что до вот этого «жениха/ невесты под вопросом» еще был Петя, Ваня, Миша, или Катя, Ира, Маша.

И потому я всегда говорю: «Если вы придете с покаянием к Господу, если помолитесь, если попросите: "Батюшка благословите на брак", – то я не имею права вас не благословить. Но ответить на вопрос будете ли счастливы/ несчастливы, выбрав в супругу этого человека, сказать не могу». Ну не пророк же я, наконец. И венчание – не гарантия счастья. Человек сам себе выбирает жизненную позицию, сам несет за нее ответственность.

– Для многих гражданский брак, зарегистрированный, но не венчанный, и требования канона – серьезный камень преткновения.

– Знаете, митрополит Антоний (Блум) подсказал мне как здесь поступать.  Прожив много лет в Англии, он часто наблюдал людей, которые венчались в 30-40 лет, создав при этом семьи в 20 лет. То есть они по-настоящему до венчания зрели. Их право, согласитесь. Но что делать священнику? Отвергать их от святых тайн?

У владыки Антония я и вычитал, «что до венца нужно созреть». Нельзя это право у человека отнимать. Венец венчает тебя за труды, за подвиг и, как поется, «святые мученицы, молите Бога о нас». Поэтому я обручаю людей, читаю молитву на сожительство, тем более, если у них есть дети. И они живут с этим благословением. А когда созревают, когда готовы сказать  «да, Господи, прости нас, мы пришли к тебе, чтобы подтвердить, что любим друг друга и до конца готовы быть вместе», вот тогда венчаю.

Я знаю огромное множество пар, которые живут вместе много лет, имеют детей, но венчаться не готовы.

– Обычно такое бывает в семьях, где один из супругов неверующий?

– Не станешь же насильно добиваться венчания. Я благословляю, прошу молиться друг за друга, ведь «жена верующая да освещает мужа неверующего» говорит апостол Павел.

Таких сожительств были миллионы за всю историю христианской церкви. Лишь Господь вправе их судить, тем более, если они любили друг друга и по-настоящему были верны. И если Он не коснулся еще сердца одного из супругов, можем ли мы отвергать и лишать причастия другого? Нет, не имеем права.

Кто-то протестует, мол, давайте по канону действовать. Давайте, только давайте будем тверды во всем. За один грех  – “десять лет да не причастится”, за другой – “три года будет отвержен”. Нарушил пост – “да не причастится весь пост”… Правда боюсь, что мы с этим каноником вдвоём в храме останемся, а может и никого не будет.

Понимаете, каноны – они правильные, их нельзя вычеркивать из жизни, но строго применять их в нашей жизни, к каждой семье, ну признаемся, не получается. Мы просто останемся без паствы, которую распугаем. Ладно без паствы, куда страшнее, что люди останутся без помощи, начнут гибнуть без духовной поддержки. У нас был случай в приходе, когда человек, не получив поддержки по определенным вопросам своей жизни, ушел в секту. И вся недолга.

– Часто ли разводятся верующие люди по вашим наблюдениям?

– Сейчас в церкви масса таких проблем. Даже на меж соборном присутствии обсуждают это. Я не могу говорить о статистике московских храмов. Сужу по своему приходу и тем, кого сам венчал за эти 25 лет. Разводятся мало. В те редкие разы причинами становятся пьянство, когда невозможно с мужчиной уже жить. Бывает, заводят кого-то на стороне. Иногда приносят покаяние.

Поэтому Господь сам решит как с человеком поступить. Не нам это делать, согласитесь.

Исповедь должна быть и консультацией

– Наверняка вы сталкивались с тем, что люди на исповедь приходят из раза в раз с одним и тем же грехом. Что здесь можно делать, можно ли через исповедь помочь?

– Исповедь – Таинство. Как всякое Таинство, исповедь меняет человека. Это как второе крещение. Если мы искреннее подходим к Таинству, называем свой грех, а не просто «постояли, подождали, когда батюшка епитрахилью накроет». Если вступаем в беседу, рассказываем почему нет терпения к мужу, почему напился, почему срываюсь на детей, почему появился любовник и сказать ли об этом мужу, да как быть вообще. Это проблемы и они требуют от священника помощи для решения.

Иногда  для прихожан я устраиваю беседы. Иногда в проповедях говорю о таких «болезнях» и о том, чем они лечатся, как сделать себя человеком, который вторую свою половину сумеет воспринимать как самого себя.

Ведь если ты гадость сделал, то не кому-то ее сделал, а себе самому, предал собственную любовь, совершив прелюбодеяние. Проходит время и уже на исповедь приходит человек со словами: «Вот вы на проповеди про меня говорили. Вам кто-то из наших сказал? Откуда вы знаете? Я давно боюсь вам рассказать об этом».

А мне же никто ничего не рассказывал. Просто хрестоматийный пример напомнишь, а человек себя в нем узнал.

– То есть исповедь порой превращается в психологическую консультацию?

– Должна.

– Разве? Так не у всякого священника есть психологическое образование. Разве в своем рвении особенно горячие батюшки не могут наломать дров?

– Да, не у всех такое образование есть. Больше скажу, не всякий священники умеет вступить в беседу, немало тех, которые вообще беседы не воспринимают. Но я все-таки разделяю Таинство исповеди и духовные беседы.

Прихожанам заранее сообщаю когда можно прийти поговорить. У меня установлены дни исповеди и часы: с 6 до 8 после службы. Пока музей не закрыт, я могу спокойно и не торопясь принимать исповедь, беседовать на темы, которые тревожат человека. Но если вижу, что людей много, и я физически не справлюсь, то прошу: «Даша, Игорь, Николай, а приходите-ка ко мне в другой раз».

«А причастие?» – бывало спросит кто-то. «Если считаете себя достойными, приходите и причащаетесь, если что-то осталось и мучит, так вам же завтра не на фронт, приходите на неделе».

В сегодняшней религиозной практике действительно смешивается все в кучу. Люди считают – раз пришел в храм, нужно сразу исповедоваться, причаститься, у всех икон свечи поставить, панихиду отслужить. Иначе, будто зря приходил. Понимаю, многим трудно выбраться в храм раз в неделю. У каждого свои причины найдутся. Не могу осуждать людей за это, но все в кучу – это не очень хорошо, прямо скажем, плохо.

Вот в Греции, например, исповедь – совершенно отдельная история. Это Таинство совершается всего несколько раз в году по специальной договоренности со священником. Причем не каждый священник имеет право исповедовать. Как правило, это человек, назначенный на должность духовника. Греки исповедуются раз в полгода, раз в году, а причащаются за каждой литургии или в зависимости от своего духовного состояния.

А у нас есть хорошие, доблестные, ревностные батюшки, но по ревности своей они часто бесцеремонно вклиниваются в судьбу человека. И в определенном плане делают своих прихожан и духовных чад совсем не теми добрыми христианами, какими надо бы.

Нельзя священнику в молодые годы что-то кому-то советовать, тем более решать за человека. Максимум, который он может себе позволить – выслушать и помолиться, чтобы Господь управил. Директивно говорить «сделай так, а лучше вот так» – недопустимо и невозможно. Здесь и до выгорания недалеко.

Выгорание любого человека, тем более священника, в том числе зависит от того, чем и как будешь себя наполнять. Будешь ли душу свою пополнять молитвой, а жизнь добрыми делами и желанием послужить ближнему. Священник же живет не для себя. В момент, когда он стал священником, его личная жизнь заканчивается, а личное время становится условностью. Это самое важное, что священник должен помнить.

Школьные скамейки ставили между гробов

– Бывает послужил священник, паства у него сложилась, но спустя какое-то время его внезапно переводят на новый приход. Нужно начинать все с чистого листа.

– В конце восьмидесятых годов я, молодой священник, был назначен в первый открытый после перестройки в Москве храм в честь апостола Андрея Первозванного на Ваганьково. До 1989 года в его помещении находился магазин похоронных принадлежностей. Здание передали церкви, мы его восстановили. Это был мой первый храм. В нем мы открыли одну из первых в Москве воскресных школ.

За два-три года, что я там служил, школа выросла до 500 учеников. Занимались по субботам–воскресеньям с часу дня. Не имея подсобных помещений, вели занятия прямо в храме. Скамейки ставили между гробов, под которыми дети прятались, играя в прятки во время перерывов в занятиях. Храм оставался кладбищенским, поэтому в выходные всегда стояли гробы с покойничками, которых нужно было отпеть на другой день. Жизнь детьми воспринималась иначе, чем взрослыми.

Когда внезапно меня перевели в новый храм, невозможно было не скорбеть. Почему вдруг, когда я только развил деятельность, когда начал складываться приход, когда появилась воскресная школа, мне дали совершенно разрушенный храм в центре Москвы?! Вы представить себе не можете эти руины, которыми был храм святителя Николая в Толмачах.

Здание принадлежало музею, в нем находились различные службы Третьяковской галереи. Когда построили новый депозитарий, то отсюда выехали все. Три года храм стоял бесхозным. Не надо объяснять, что в девяностые годы значило «открыты окна и двери». Все, что можно: кирпичи, мрамор, пол, – все было снято и вынесено.

Увидев это запустение, а мне тогда было 42 года, не пасть духом было невозможно. Тогда и помыслить не мог, что в этом разрушенном, оскверненном, опозоренном храме однажды будет храниться величайшая святыня всей России – Владимирская икона Божией матери из запасников галереи, а само здание общими усилиями мы восстановим до состояния, в котором он был при Павле Михайловиче Третьякове. Может даже и еще великолепнее.

У Бога свои промыслы о нас. И когда ревностный батюшка только достроил новый храм, а его вдруг раз и перевели – ну значит на то воля Божия. Главное, не скорбеть. У христианина не должно быть скорби за исключением скорби о своих грехах. Нужно все принимать с благодарностью и говорить: «Слава Богу за все!»

– А почему Вы не заунывали?

– Меня поддержала любимая матушка: «Ну руины – и что? Может наши внуки увидят как прекрасен этот храм!». Внуки увидели. Она была права. Ее поддержка и энтузиазм сделали свое дело.

Воскресная школа и детский хор, который сложился на Ваганькове, перешли вместе со мной. Мы занимались в рекреационном зале и даже смогли служить в том помещении, которое на тот момент имели.

Сложился приходской совет. Мы получили статус домового храма при Третьяковской галерее. А все клирики и по сей день являются научными сотрудниками галереи, получают зарплату от государства. Вообще, мы полностью слиты с музеем и всем, что в нем происходит. Вернисажи, концерты, открытие выставок с участием наших хоров –  все делаем вместе. Самостоятельно, вне музея, мы не смогли бы содержать такой храм.

За 25 лет моего настоятельства паства сменилась почти на 70%. Из тех, кто ходил в храм в первые годы служения, часть разъехалась по другим городам, кто-то ушел в другие храмы, кто-то просто умер, что тоже естественно. Благодаря тому, что остался костяк, который пришел со мной, мы сохранили духовную семью.

То, что было в начале 90-ых и теперь – совсем непохожая история. Родившиеся в 90-ые не помнят ни эпохи советской власти, ни перестройки, ни страшных гонений 30-40 годов, ну разве по рассказам дедов. А нам посчастливилось быть знакомыми с теми, кто прошел лагеря, ссылки, кто был свидетелем того, как рубили иконы и оскверняли наш храм, и наконец, увидели его вновь открытым.

Эти люди, в том числе дети покойного настоятеля священномученика Ильи Четверухина, составили основу нашего приходского совета. Они передали нам эстафету духовной радости, поделились оптимизмом восприятия жизни. Вот это умение с благодарностью Богу все принимать – это дар, которому нужно учиться всем, кто сегодня открывает или получает новые храмы.|

Фото Ефима Эрихмана

Поделиться в: