Забытые таинства. Крещение и Миропомазание

С Крещением у меня всегда были проблемы. Другие православные таинства как-то интуитивно понятны, что ли... Во всяком случае, легко можно сказать, зачем они и что меняют в человеке. Соборование — в болезни тела, исповедь — в болезни души: и то, и другое направлено на исцеление. Венчание, рукоположение в священный сан — здесь тоже всё ясно. Евхаристия — без неё вообще нет ни Церкви, ни христиан. Но что же происходит с человеком при Крещении, а затем Миропомазании?

Ответ старого катехизиса — «смывается первородный грех» — можно предъявить разве что человеку, который искал «ответа из книжки». Вроде всё правильно, но не видно, как работает. Если с меня смыт первородный грех, значит, я становлюсь как Адам до грехопадения — безгрешным и бессмертным? Тогда почему же продолжаю тянуться к старым грехам и вторую неделю не могу справиться с насморком?

Ответ нового катехизиса — «человек таинственно рождается в жизнь духовную» — ещё более расплывчат. «Новое рождение»: мы в него верим, но ощутить не можем. И в который раз вынуждены «просто верить», а если нас об этом спрашивают — «просто объяснить» правильными словами. Ну, хоть так.

Но давайте вспомним, что все смыслы своей внутренней, духовной жизни Церковь всегда выражала в богослужении. Известен принцип «Lex orandi est lex credendi» — «Закон молитвы есть закон веры». Вера Церкви выражена в её молитвах, песнопениях, обрядах, и если добросовестно, трепетно, внимательно и честно всмотреться в богослужебное последование, оно раскроется перед нами. (При условии, что мы не будем производить над ним насилие и станем лишь извлекать смыслы, а не вкладывать свои, привычные.)

Но прежде чем мы попробуем применить этот подход к последованию Крещения, следует сделать несколько важных предварительных замечаний.

О магии

Некогда в богословии таинств восторжествовал языческий по происхождению магический подход, от которого, слава Богу, начиная с середины ХХ века, Церковь постепенно и очень медленно освобождается. К таинству (любому) относились исключительно как к средству личного освящения, возможности получить невидимую благодать при правильно совершённых видимых действиях. Так постепенно христианское цельное понимание таинств стало магическим: нужен жрец (законно рукоположенный священник), который совершит обязательные обрядовые действия, произнесёт правильные слова, и мы будем вправе ожидать (от Бога!) адекватного результата.

Разумеется, такое потребительское отношение и концентрация на «моменте» и «действенности» бывают близки и понятны далёкому от Церкви человеку, но при этом сильно затуманивают христианское понимание таинств. Кроме того, если в богослужебном последовании выделяются слова и действия «более важные», значит, все остальные оказываются «менее важными», второстепенными, ненужными, постепенно теряют смысл и рано или поздно подлежат сокращению.

Мы говорим об этом именно сейчас, потому что Крещение и Миропомазание больше других пострадали от такого подхода, превратившись в «забытые таинства». Вероятно, поспособствовало этому и распространённое мнение, что некрещёный человек после смерти отправляется прямиком в ад. Таким образом, таинство Крещения этим в значительной степени невротизировалось*. Слова крещальной формулы стали настолько важными, что их знают все, в то время как, к примеру, освящение воды в крещальной купели зачастую даже опускается — ввиду того, что смысл и связь его с Крещением утрачена.

* Мы не можем здесь подробно исследовать вопрос о загробной участи некрещёных (как младенцев, так и взрослых), однако Церковь всегда воздерживалась от радикальных суждений на этот счёт.

Подлинно церковный, не магический подход к пониманию таинств заключается в том, чтобы не отделять их «действенности» от содержания и формы совершения: в тексте последования всё важно, потому что являет нечто о Боге, мире и человеке.

О подлинных смыслах

Все обряды, сопровождающие вступление христианина в Церковь, наполнены глубоким смыслом и передают определённый взгляд на мир, человека, его состояние и место в этом мире.

Человек — царь, священник и пророк всего творения, стоящий на границе двух миров — материального и духовного, имеющий в себе и дух, и плоть, поставленный Богом, чтобы управлять миром, заботиться о нём, приводить его к Богу, обоживать. Телом человек соприроден миру: животным, растениям, материи вообще. Духом человек подобен Богу, по образу Которого создан.

Однако сейчас человек — это падший царь, отринувший своё царство, избравший заботу о себе и отгородившийся от Бога, разрушивший гармонию в мире и в себе самом, превратившийся в одинокого изгнанника, пленника, раба, подверженного болезням, метаниям и смерти.

Христос — подлинный Бог и подлинный человек, в Себе Самом эту гармонию восстановил. Он — Царь, Пророк и Священник. Он даёт возможность и человечеству исцелиться, обратиться, восстановиться, воскреснуть. Вернуть себе царственное достоинство и искоренить в себе источник смерти, приобщившись к вечной жизни, но только через Себя, через участие в Его, Христа, смерти и воскресении: Неужели не знаете, что все мы, крестившиеся во Христа Иисуса, в смерть Его крестились? Итак мы погреблись с Ним крещением в смерть, дабы, как Христос воскрес из мертвых славою Отца, так и нам ходить в обновленной жизни (Рим. 6, 3–4).

Поэтому существует глубокая взаимосвязь между Крещением и Пасхой. И то, и другое — переход из смерти в жизнь. И то, и другое — о воскресении из мёртвых. Крещение — это пасхальное торжество. Пасха — ещё и радость о Крещении. Неслучайно первые организованные крещения совершались именно перед Пасхой, и Великий пост возник сначала как знак солидарности с готовящимися ко Крещению, постящимися в те дни. Пасхальное богослужение сохранило много признаков этой связи: и пение «Елицы во Христа крестистеся...», и длительное чтение паремий в Великую субботу, и даже сам пасхальный крестный ход возник как шествие новопросвещённых из баптистерия в храм!

Итак, высшая цель Крещения, по словам протопресвитера Александра Шмемана, — «восстановление истинной жизни, утраченной грешным человеком». При этом самоочевидно, что необходимым условием такой жизни будет отказ от греха со стороны самого человека, то есть покаяние. Без него восстановленная жизнь снова разрушится.

Другое восприятие Крещения — заключение нового завета, договора с Богом, получение «гражданства» и даже «сыновства» в Божием царстве, приобретение и прав, и обязанностей «небесного гражданина». Такое восприятие находим у апостола Петра: Вы — род избранный, царственное священство, народ святой, люди, взятые в удел <...> некогда не народ, а ныне народ Божий; [некогда] непомилованные, а ныне помилованы(1 Пет. 2, 9–10).

Это «гражданство» является вечным. Заключив завет с человеком, «усыновив» его, Бог не меняет Своего решения и не отступает от условий договора: крещёный навсегда останется сыном Божиим. И как бы далеко он ни уходил, Бог всегда будет ожидать его покаяния и возвращения. Поэтому Крещение — таинство неповторяемое; нельзя человека «перекрещивать» или «раскрестить», нельзя сделать его крещение «небывшим».

Но задача обожения мира по-прежнему возлагается на человека. И для этого ему ниспосылается Дух Святой в таинстве Миропомазания. Миропомазание — это дар Пятидесятницы. Апостолы получили его в виде огненных языков и передавали дальше всем крещёным через возложение рук, о чём находим много упоминаний в книге Деяний апостольских. Впоследствии эту функцию взяли на себя предстоятели местных церковных общин — епископы. А когда крещаемых стало так много, что у восточных епископов «не хватало рук» для возложения на каждого, вернулись к известной ещё с Ветхого Завета форме передачи благодати — через помазание или возливание масла. Теперь предстоятель каждой Поместной Церкви в Великий Четверг освящает особый благовонный состав — миро, часть которого получает каждый епископ его Церкви, а от него — каждый священник для помазания каждого крещаемого.

Кто может совершать крещение?

Есть древний и понятный канонический принцип: дать можно только то, что у тебя есть. Соответственно, и сделать человека христианином может только другой христианин. А значит, крестить может лишь тот, кто сам крещён.

В то же время вступление в Церковь расценивается ею (Церковью) не как личное дело человека, а как дело всей Церкви, поэтому у древних христиан крещения были массовыми и совершались централизованно всего несколько раз в году при участии всех членов общины — от епископа до мирянина. В наши дни Крещение стало частным мероприятием, которое совершается священником (как представителем церковной общины, членом которой становится крещаемый) в присутствии родителей, восприемников и гостей.

Однако в особых случаях, когда некрещёный младенец или взрослый близок к смерти, а позвать священника нет никакой возможности, любой христианин может преподать Крещение во имя Пресвятой Троицы, воспользовавшись любой водой, и новопросвещённый отойдёт в Вечность уже христианином. Если же опасность минует, и наш младенец или взрослый останется жив, то его вступление в Церковь надо завершить таинством Миропомазания, которое может совершить только священник или епископ*.

* Эта разница между Крещением и Миропомазанием видна в 8-й главе книги Деяний апостольских, в особенности Деян. 8, 14–17, когда к самарянам, принявшим Крещение от апостола и диакона Филиппа, приходят апостолы Пётр и Иоанн и возлагают на них руки, чтобы те приняли Духа Святого.

Оглашение

Крещению предшествует оглашение. Буквально оглашение — это катехизация, научение основам веры. В древности процесс это был небыстрый; существовали особые огласительные школы или училища, куда поступали желающие принять христианство, и где в течение некоторого времени (два года, например) они постигали истины веры, чтобы затем осознанно принять Крещение. Таким образом, чин оглашения совершался задолго до Крещения.

Когда христианство стало дозволенным и широко распространилось, постепенно возобладала практика крестить младенцев, не дожидаясь их вхождения в сознательный возраст. Ведь если родители ребёнка христиане и будут воспитывать его как христианина, то через родителей он уже определённым образом принадлежит Церкви. А значит, незачем лишать его дара той новой жизни, которой уже живут его отец и мать. Ведь знать о воде и пить воду — разные вещи. И известный нам чин воцерковления или введения во храм (который теперь совершается после Крещения) изначально представлял из себя введение в церковную общину и представление ей ещё некрещёного человека.

Поскольку Церкви издревле были известны обе крещальные практики — и взрослых, и младенцев, в современном богослужебном чине мы видим, как причудливо переплелись особенности обеих.

Если Крещение происходит в храме, то оглашаемый сначала стоит в притворе распоясанный, в одной рубашке и босой (если младенец — то его, соответственно, в одном бодике и босого держат на руках). Таким образом, внешний вид его выражает внутреннее состояние падшего, разбитого естества, порабощённого злом (ибо, по словам Златоуста, «пленники ходят раздетыми и разутыми»). Священник дует на него трижды, возлагает на него руку и произносит молитву, в которой, в частности, просит записать оглашаемого в книгу жизни, присоединить его к сообществу наследников Христовых, и чтобы в нём прославлялось имя Божие.

В древности этого было достаточно для зачисления в огласительную школу и следующие молитвословия и действия совершались уже непосредственно перед Крещением.

А далее звучат три очень необычных текста, которые даже нельзя назвать молитвами, потому что они обращены к дьяволу и называются «запрещениями» или экзорцизмами. Да-да, священник обращается к дьяволу. Напоминает ему, как Христос победил его и разрушил его царство. И прогоняет диавола, много раз именем Христовым повелевая ему: «Выйди и отступи от новозапечатанного именем Господа нашего Иисуса Христа».

Выходит, материя не бывает нейтральной, и то, в чём не живёт Бог, становится обиталищем дьявола. Эти запрещения особенно актуально звучат в наши дни, когда представления о том, что тьма — это отсутствие света, а холод — отсутствие тепла, пытаются подвести нас к мысли, что и зло — это просто отсутствие добра. Но христианство всё время напоминает нам, что в области нравственности работает не физика. Что зло есть активное, более того, личностное начало, и что у этого «мирового трансцендентально-персонального онтологически ипостазированного тоталитарного зла» есть вполне определённое имя, по которому и обращается к нему священник. И первое, что нужно сделать для восстановления человека, — убрать внешний разрушающий фактор, изгнать дьявола, освободить от его власти.

Теперь наступает время для свободного выбора и действия самого крещаемого. Священник обращает его на запад, раздетого и с поднятыми руками, и трижды спрашивает: «Отрекаешься ли от сатаны, и от всех дел его, и от всех ангелов его, и от всего служения его, и от всей гордыни его?». Оглашаемый (или восприемник за него) трижды отвечает: «Отрекаюсь». Трижды спрашивает священник: «Отрёкся ли ты от сатаны?». «Я отрёкся», — следует ответ. «И дунь, и плюнь на него!»

Для христиан, живших в Александрии, Антиохии, Риме, Афинах, Константинополе, то есть вообще для христианского мира восток ассоциировался с царством Бога и жизни: на востоке встаёт солнце и прогоняет ночную тьму. Иерусалим также находился к востоку от всех тогдашних христианских стран, славного пришествия Христова также ожидали с восточной стороны, и Сам Христос именуется «Востоком с высоты». Оттого сложился обычай при молитве обращаться к востоку и храмы строить таким образом, чтобы молящиеся в них располагались лицом на восток. Соответственно, запад воспринимался как царство дьявола, как тот Мордор*, в котором гаснет и умирает солнце, и на земле воцаряется тьма. Вот почему, обращаясь к дьяволу, крещаемый поворачивается лицом к западу.

* Интересно, что в трилогии Толкина смысловая нагрузка сторон света обратная, и там царство зла находится на востоке.

В современном мире поднятые руки — знак «сдаюсь!». В древности было наоборот: опущенные руки — знак смирения и покорности, поднятые — знак борьбы, активного противодействия (ср. выражение «поднять руку на кого-либо»). Многократное отречение от сатаны, поднятие рук, символический плевок — это не что иное, как объявление войны. «В то самое мгновение, когда мы примем решение идти за Христом, мы неминуемо встретим на этом пути сатану», — писал протопресвитер Александр Шмеман в книге «Водою и духом». Наш путь в этой войне может быть разным: мы можем отвоёвывать у сатаны себя, мир и других людей; можем получать ранения, даже попадать в плен, использовать различные средства ведения боя, но уклониться от войны не можем — этого отречения и плевка диавол нам не забудет.

Далее крещаемый снова обращается к востоку, опускает руки, и священник также по трижды спрашивает его: «Сочетаешься ли со Христом?», «Сочетался ли со Христом?», «И веруешь ли Ему?». И крещаемый трижды читает Символ веры.

Произнесение Символа — очень необычное действие. Это не экзамен в огласительной школе, и не рассказ о том, во что и в Кого верит крещаемый. Подлинный смысл чтения крещального Символа раскрывается, если учесть, что человек перед этим проходил достаточно длинную катехизацию, подготовку ко Крещению. В ходе этой подготовки ему, внешнему, передавали («traditio symboli») содержание веры Христовой, церковного вероучения, а он воспринимал, приобретал эту веру. И теперь впервые сам исповедует эту веру как свою, перестаёт быть внешним, становится членом Церкви и носителем этой веры. Перестаёт быть «приёмником» и становится «передатчиком». Это называется «redditio symboli» — «возвращение символа».

Чин, происходящий в притворе, завершается поклонением «Поклоняюсь Отцу и Сыну и Святому Духу, Троице единосущной и нераздельной», и начинается Крещение.

Диакон Святослав Сёмак

Отрок.Ua

Поделиться в: