«Я стал играть роль старца, и начались дикие головные боли» — протоиерей Максим Первозванский о своем пути к священству

«Призвание» — так называется проект журнала «Фома» о тех, кто однажды услышал призыв Бога к священству, о людях, чья жизнь когда-то навсегда превратилась в служение.

Протоиерей Максим Первозванский, клирик московского храма Сорока Севастийских мучеников в Спасской слободе.

Неофит в Советском Союзе

Я родился в обычной советской семье, где о Боге говорить было не принято. Хотя прадед мой был священником. Но узнал я об этом только, когда сам им стал. Я рос, как и все мальчишки в то время. В институте с большим энтузиазмом изучал физику — хотел достичь успехов на научном поприще. И к тому времени, когда Господь меня призвал, даже успел жениться.

Мое активное воцерковление началось с 1989 года. И к началу 90-х я был неофитом со всей горячностью и перегибами, какие только можно себе представить.

Помню, как в Библиотеку иностранной литературы завезли книги издательства YMCA-Press, которое специализируется на издании христианской литературы на русском языке, и я безвылазно просидел в читальном зале около недели, переписывая и перечитывая все, что только можно, поскольку таких книг в свободном доступе не было. «Добротолюбие», труды Иоанна Златоуста, Василия Великого…

А еще я с жадностью проглатывал самый разнообразный самиздат, который ходил тогда по рукам — перечитал о Боге всё, что смог тогда отыскать. И мне хотелось всего себя посвятить Церкви — миссионерствовать, помогать ближним.

В то время общество «Радонеж» занялось созданием православных школ. А у меня за плечами было два года работы в научно-исследовательском институте. И когда в моей жизни появился «Радонеж», я сразу же уволился и стал ответственным секретарем курсов усовершенствования православных педагогов.

Я тогда ходил в храм Петра и Павла на Яузе к отцу Аркадию Станько. Но наше общение не выходило за пределы литургии, а я жаждал живой связи с людьми Церкви. Я, как Алеша Карамазов, не понимал: как можно, если Господь велит отдать Ему всего себя, «отдать два рубля, а вместо «иди за Мной» и ходить лишь к обедне»? Но куда податься и что делать, я не знал. И Господь все решил за меня. 

Я пришел ругаться со священником

Я жил тогда на Таганке вместе с родителями, младшим братом и сестрой. Жизнь моего брата с приходом в Церковь тоже радикальным образом изменилась. Свою комнату он превратил в настоящую келью, постоянно молился. Даже мне, неофиту, это казалось перебором. А брат, вскоре ставший первым послушником Новоспасского монастыря, который в 1991 году отдали Церкви, на все мои попытки вмешаться отвечал: «Извини, но у меня есть духовник, архимандрит Алексий (Фролов), и эти вопросы я обсуждаю только с ним».

И тогда я решил разобраться с этим архимандритом. Но перешагнув порог монастыря, сразу понял, что на этом человеке почивает Дух Святой: пришел с ним ругаться, а поговорил и понял, что другого духовника мне не нужно.

Вскоре отец Алексий попросил: «Помоги нам с воскресной школой. Ты ведь занимаешься православными гимназиями, а у нас за это некому взяться». Так я стал руководителем школы при Новоспасском монастыре и был им в течение десяти лет.

А через год наместник сказал: «Тебе надо быть священнослужителем». Я о таком даже подумать не мог. Я священник?

Мне было 27 лет, но я даже не знал, как ими становятся. Да, в неофитском порыве я прочел огромное количество религиозной литературы, потом нашел мудрого духовника, руководил воскресной школой. Но ведь все это не то…

Но удивительное дело, когда я это услышал, у меня не было никаких колебаний. Слово духовного отца я принял радостно и безоговорочно. Кстати, он никогда не насиловал мою волю, хотя я всегда слушался его и советовался по всем вопросам.

Можно сказать, весь мой дальнейший путь — это «игра на повышение». Я смотрел на монахов и думал: я не недостоин быть таким. Именно поэтому, к моему счастью, мысли о том, чтобы стать пономарем, дьяконом, а затем и священником, приходили ко мне «извне» — от людей, которым я доверял.

Если вслушаться, слово «призвание» значит: «тебя позвали, и ты пошел». Но это разовое действие. Мне же кажется, в моей жизни не было такого момента призвания. Присутствие Бога в моей жизни я ощущаю непрерывно. Но сам я не такой уж духовный, поэтому, когда рядом со мной духовно сильный человек, я загораюсь, живу, но без него рядом все становится намного сложнее… И я был бы никем, если бы сначала не люди из общества «Радонеж», а потом мой духовный отец и множество других потрясающих людей, через которых Бог вел меня к Себе. 

Отец диакон

Целый год я провел в стенах Новоспасского монастыря в качестве пономаря, и сейчас, спустя 25 лет, расцениваю это время как литургическую школу, которая дала мне полноценное понимание того, что такое служба во всем ее многообразии.

В то время я сильнее, чем когда-либо понимал, что православие — это не бессознательная вера во что-то, чего может и не быть. Вера, то есть жизнь с Богом и в Боге, стала для меня так же очевидна, как разговор двух людей. Я абсолютно ясно осознал, что человек может жить так, и любить так, и чувствовать так, словно ничего больше нет, а есть только Бог.

Перед диаконской хиротонией мою жену вызвал наш общий духовник и сказал: «Лариса, я хочу спросить твоего разрешения. Мы считаем, что твоего мужа надо рукополагать в дьяконы, что ты думаешь по этому поводу?» Она согласилась.

И в 1994 году меня в день архидиакона Стефана здесь же, в Новоспасском монастыре, рукоположил в дьяконы патриарх Алексий II. Никаких экзаменов я не сдавал — прошел собеседование и подписал обязательство закончить семинарию.

Я по-прежнему оставался руководителем воскресной школы, в том числе и для взрослых. Но теперь я ходил в подряснике, у меня была большая черная борода и меня называли «отец дьякон» или «отец Максим», и люди начали обращаться ко мне с личными вопросами, а я по неопытности стал на эти вопросы отвечать. Но, странное дело, как поговорю с кем-нибудь — начинается дикая головная боль. Я никогда не мучился этим недугом ни до, ни после, а тогда буквально не мог стоять на службе: как будто между висками загнали штырь. Пошел к духовнику спросить, что со мной происходит. А он говорит: «Ты еще не священник и должен понимать, что тебе это пока не дано». Я перестал отвечать на личные вопросы и давать советы, и головные боли тут же исчезли.

Пройдя ряд таких искушений, я отрезвился и решил, что, даже став священником, никем не буду руководить. Буду стараться быть хорошим священником, но не играть в старца. Именно поэтому мне очень просто воспринимать себя обычным человеком. Я — это только я.

Вообще-то, «я» до рукоположения и после — это один и тот же человек. Единственное отличие, которое я вижу сейчас, спустя четверть века — это «профессиональная деформация», когда ты не просто служишь, а уже отождествляешь себя с делом своей жизни.

Очень отрезвляет семья. В храме все тебя обхаживают, относятся с пиететом, а приходишь домой — у ребенка двойка, лампочка перегорела, кран сломался. И начинается бытовая жизнь обычного человека. Вести хозяйство и воспитывать детей нам, многодетным родителям, всегда было нелегко, зато трудности всякий раз стряхивают с тебя все напускное, показывая, кто ты есть на самом деле. 

Бог позвал, и я побежал

Конечно, во время дьяконского служения я и не помышлял, что буду кем-то большим. Но однажды отец Митрофан, регент хора Новоспасского монастыря, сказал, словно между делом: «Застрял ты что-то в диаконах, тебе давно священником пора быть!» И я — опять как бы извне — принял помысел: «А может быть, да?»

Меня рукоположили буквально через год, 22 апреля 1995-го, в Великую Субботу. Никаких метаний и сомнений не было — мне постоянно говорили: ты должен, давай, вперед, и это полностью ложилось на мой собственный выбор, на мою волю.

Когда рукополагали в священники, отец Алексий опять вызвал мою жену и сказал: «Мать, помнишь, я спрашивал твоего разрешения, чтобы Максим стал дьяконом? Теперь не спрашиваю. Просто ставлю перед фактом: будем твоего мужа в священники рукополагать». И это решение было ей созвучно, так же как и мне.

Но перед самым днем рукоположения на меня напал страх. Снилось, что умер патриарх и все отменяется… Рукополагали меня в Богоявленском кафедральном соборе. В день хиротонии я был очень уставший: все-таки конец поста, да и все службы Страстной недели отслужил как дьякон. Но по другую сторону усталости была непередаваемая радость. Состояние полета, которое в обычной жизни давно не испытывал.

Вот только я, прикипев всей душой к Новоспасскому, расстроился, что должен буду провести свою первую в жизни Пасху в качестве священника вне стен дорогого сердцу монастыря. В первые моменты праздничного богослужения я даже праздника не чувствовал. Поймал себя на мысли: «Почему у всех такие каменные лица? Почему я не радуюсь? Почему никто не радуется?» Только звучный голос владыки Арсения (Епифанова) меня «разбудил»: он сумел так покричать «Христос Воскресе!», что его возглас дошел до моего сердца.

Священный сан — это высшее, что у меня есть, самая большая радость, но он ни в коем случае не закрывает от меня другие возможные пути развития. Наоборот, это дверь в гораздо более глубокую и интересную жизнь.

Я с самого начала понимал, что главное — не говорить себе: «я священник» или «я отец Максим». Я не пытался объяснить себе, куда Господь меня ведет — куда указывал Господь, туда я и бежал. Я алтарник — значит, подставка для свечки, дьякон — плечо для ораря, священник — шея для епитрахили. Каждый раз Господь использовал меня определенным образом, и слава Богу, что Он продолжает хоть как-то меня использовать…

Подготовила Анастасия Спирина

Фома

Поделиться в: