Дьяковка – адрес сердца

Сейчас я расскажу вам о счастливых людях. О людях, глядя на которых, мы все, как мне кажется, должны… позавидовать? Нет, завидовать в данном случае бессмысленно. Другое дело – задуматься и попытаться хотя бы на какой-то градус изменить свой курс.

У людей, о которых я вам сейчас расскажу, нет ни известности, ни – в нынешнем понимании этого слова – достатка. Они не сделали карьеры, не добились – в нынешнем, опять же, понимании – успеха. Собственно, они никогда к этому и не стремились. Вот уже почти четверть века они живут в далеком, быстро редеющем степном селе. И несут свое служение в двухвековом Никольском храме.

Село называется Дьяковка, а искать его надо в Краснокутском районе Саратовской области. Место чудесное – реликтовый лес среди степей, родники, грибы-ягоды, река Еруслан – и тот самый храм Святителя Николая...

– …и батюшка! – завершают дьяковцы перечисление местных достопримечательностей.

23 года назад покойный архиепископ Саратовский и Вольский Александр (Тимофеев) отправил на дьяковский приход молодого иерея Димитрия Шевченко – вчерашнего инженера, только-только рукоположенного, совсем не учившегося в семинарии, зато обремененного семейством – младшей из троих, Елизавете, как раз исполнился год, старшему, Григорию, сравнялось шесть.

Как же он пришел к Православию, этот молодой инженер со вполне советским еще детством? «Через красоту», – таков его ответ. Сначала – через красоту музыки: 5 лет пел в легендарном хоре мальчиков Саратовского городского Дворца пионеров по руководством Галины Александровны Глуховской, и человека этого вспоминает теперь с огромной благодарностью: «Если бы не она и не хор, я, может быть, и не стал бы священником». Нет, конечно, духовной музыки мальчики не исполняли, тогда это было невозможно, – но вот красоту классики для себя открывали. Совершенно невероятным впечатлением стало участие в оперных спектаклях – «Борис Годунов», «Иван Сусанин», «Кармен». А потом, став уже взрослым, Дмитрий пришел в храм вслед за верующим одноклассником – нынешним протодиаконом Троицкого собора Александром Пушкаревым, – и красота богослужения стала втягивать его, покорять шаг за шагом. И в какой-то момент он понял, что не может, не хочет находиться вне этой красоты.

Что касается жены Марины – она, по ее словам, шла за мужем. У не возникало много вопросов о вере и Церкви, и она – прямо по апостолу Павлу! – всегда могла задать их супругу или его другу Александру, верующему с детства. А взмолилась Марина по-настоящему первый раз – когда родился первенец Гриша. Неблагополучные роды, реанимация, врачи обещают тяжелую форму ДЦП… Когда малыш выправился и стал развиваться нормально, врачи не верили своим глазам. А его мама просто считает это Божиим даром, чудом. 

1990-е годы саратовцам памятны – не только невыплатой зарплаты, гиперинфляцией и бандитским беспределом, но и народным восстановлением Покровской церкви на Большой Горной. Могучий красавец-храм выглядел тогда уродливым и чумазым кирпичным обрубком, и мало кто верил, что православные смогут вернуть ему, как говорится, божеский вид. Но люди во главе с протоиереем Василием Стрелковым трудились бесплатно изо дня в день, вручную делали то, для чего вообще-то используется техника; без всяких кранов и вертолетов, на одних веревках подняли купол… Через Покровскую стройку прошли многие, в их числе и будущий отец Димитрий, тогда еще просто Дима. Они с Мариной влились в общину возрождаемого храма:

– Мы были настоящей большой семьей. Когда у нас родилась Лиза, денег не было совсем, ни копейки – но наши прихожане собрали все необходимое для ребенка.

А через год семья Шевченко отправилась, как было уже сказано, в краснокутскую степь.

Поселились они в саманном домике, разделенном на две части (передняя – кухня, задняя – комната) и лишенном, разумеется, всякого намека на удобства. Когда Гриша, а за ним Саша пошли в школу, им приходилось учить уроки на полу. Но хуже всего было безденежье. Приход никакого дохода не приносил. Батюшка встречал рассветы с удочкой на Еруслане – чтоб добыть для семьи хоть какое-то пропитание.

– Помню, у Саши, среднего, был день рождения, – вспоминает Марина Шевченко, – и мы смогли только поджарить на постном масле хлеб и испечь картошку. Но дети говорили потом, что такого радостного дня рождения у них не было никогда.

Да, те годы для них – никакие не черные, а светлые, счастливые. Дмитрий и Марина были молоды, они нашли друг друга – и вместе нашли свою дорогу, свое предназначение на земле. А когда человек чувствует, что нашел дорогу, он все свои трудности воспринимает, как закономерные и вполне преодолимые преграды на пути. К тому же Марина – в прошлом альпинистка, и ей не привыкать идти вверх по отвесной стене.

Только что возвращенный общине верующих Никольский храм в Дьяковке выглядел тогда совсем не так, как теперь (см. фото). Его восстановление требовало огромных вложений, коих не предвиделось. Отец Димитрий – об истории села и его церкви:

– Дьяковка – село очень старое. По сведениям из архива Самарской духовной консистории, уже в 1758-м году была составлена опись имущества церкви в селе Березняки – Дьяковкой оно стало называться позже. А по сведениям, найденным мною в адрес-календаре Самарской губернии за 1859 год, основатели Березняков – переселенцы из Покровской слободы^[1], основанной, как мы помним, в 1747-м году. Мы долго не знали, какая церковь была в Березняках до 1824 года, то есть до того, как однодворец Иван Иванович Дьяков^[2] на свои средства построил вот этот храм, стенах которого мы с вами находимся. Потом я набрел на метрическую книгу церкви, а точнее, молитвенного дома села Березняки, датированную 1812-м годом; она находится сейчас в Государственном архиве Немцев Поволжья^[3]. Теперь нам известно, что до храма в селе имелся молитвенный дом, освященный во имя Святителя Николая; и в нем служили священники из соседних сел, своего, постоянного, священника не было. Но в 1823-м году в метрической книге писали уже, что таинство Крещения, Венчание или погребение совершил священник новостроящегося Никольского храма. А в 1824-м новый храм был освящен. Правда, он тоже выглядел не так, как сейчас, он был гораздо меньше, колокольню и трапезную часть пристроили в 1863-м году. А закрыли храм в 1936-м – я застал здесь еще стариков, которые это помнили.

Во время войны дьяковская церковь стала казармой для сформированной на территории Саратовской области 18-й воздушно-десантной бригады: десантники построили здесь для себя трехэтажные нары. Они проходили боевую подготовку, изучали оружие, парашют, заодно помогали колхозникам убирать урожай – ведь многих мужчин тогда уже призвали в армию. А в декабре 1941 года этих десантников бросили под Москву, и почти все они погибли.

После войны храм стали использовать как клуб. К нему пристроили помещение фойе, где регулярно устраивались танцы. В 1990-м году церковь списали с баланса совхоза «Родина», в 1992-м – передали вновь созданной общине верующих.

По словам отца Димитрия, основу первой общины составили родные дьяковцев, погибших в катастрофе: весной 1986 года, в половодье, с плотины через Еруслан сорвался автобус с местными жителями, шедший из райцентра. Спаслось всего несколько человек...

Первым священником, окормлявшим дьяковский приход, был протоиерей Георгий Ганцелевич, он приезжал сюда из Красного Кута. Верующие, как могли, прибрали помещение, соорудили фанерный иконостас. Богослужение совершалось, хоть и в экстремальных условиях. И отец Димитрий, продолживший дело отца Георгия, поначалу ничего не мог изменить.

В 2003-м году правящим архиереем Саратовской епархии стал епископ (теперь митрополит) Лонгин. Впервые приехав в Дьяковку, он удивился тому, что в храме так темно. Настоятель объяснил: окна заложены кирпичом, поскольку нет средств на остекление, а энергию отключили за огромные долги – «Мы ведь всю зиму электричеством обогревались, а денег, чтобы за него платить, у нас не было».

Через некоторое время, будучи в курсе бедственного, прямо скажем, положения семьи дьяковского священника, владыка Лонгин предложил ему переход на более выгодное место, в город. Ответ отца Димитрия весьма примечателен, и его стоит запомнить на всю жизнь.

– Я прослужил здесь 6 лет и ничего не смог сделать: храм как был в развалинах, так и есть. Что же, получается – у меня эти 6 лет из жизни вон? Я вот так все это оставлю и уеду – пусть кто-то другой храм возрождает?.. Нет, я должен чего-то здесь добиться.

Храм как белый корабль на Ерусланом, он оглашает округу колокольным звоном, и все тропы в селе, кажется, ведут к нему

Он добился – храм сейчас как белый корабль на Ерусланом, он оглашает округу колокольным звоном, и все тропы в селе, кажется, ведут к нему. Но, конечно, это заслуга не одного только отца Димитрия. За храм в Дьяковке – как и за многие поруганные, полуразрушенные храмы в сельской местности – неустанно боролся владыка Лонгин, для которого каждый такой храм – личная боль. На призывы архиерея откликнулись люди во власти, появились жертвователи. В обществе ощущалось уже какое-то понимание: поруганные церкви нужно спасать, раны эти необходимо лечить. Благодаря Вячеславу Володину – земляку в высших сферах власти – дьяковская церковь попала в целевую бюджетную программу «Культура России». Это позволило выполнить самые необходимые работы. Но в 2010-м году федеральное финансирование прекратилось. Тогда на помощь пришла местная администрация и ее глава – Геннадий Иванович Зайцев...

В июле 2011 года епископ Лонгин совершил великое освящение храма во имя Святителя Николая в Дьяковке, это был незабываемый праздник для всего степного угла Саратовской области. И сегодня отец Димитрий с благодарностью вспоминает всех, кто его поддерживал, кто помогал выходить на «больших людей», доставать деньги.

Благодарит он и тех, кто помог наладить быт семьи, купить жилье, более приемлемое, чем саманная лачуга, кто поддерживал его все эти 23 года. Это и владыка Лонгин, и епископ Покровский и Николаевских Пахомий, и священники сопредельных степных приходов:

– Мы очень дружно меж собой живем: знаем, что нас всего несколько человек на всю эту пустыню.

Давно замечено: хороших людей всегда окружают хорошие люди, человек с открытым сердцем нигде не окажется одиноким.

Я приехала в Дьяковку ранним утром, в последнее воскресенье мая, и, пока не открыли еще храмовую калитку, бродила по окрестностям, смотрела на полноводный Еруслан, на цветущие кусты шиповника, слушала птиц, завидовала дьяковцам. Потом познакомилась с прихожанами: с супругами Евгением и Надей, Татьяной, Леонидом Борисовичем, Иваном Алексеевичем из соседнего села Салтово… Да, сегодняшний Никольский приход не назовешь многолюдным, раньше народу сюда приходило больше, и воскресная школа на нехватку детей не жаловалась. Беда в том, что все меньше людей остается в селе. По данным 1910 года, здесь обитало 7 тысяч человек, и храмов, кстати, было два: кроме Никольского, еще церковь-школа, освященная во имя Александра Невского. А сейчас в Дьяковке числится около тысячи жителей, притом реально живет и трудится гораздо меньше.

Но те верующие, которые продолжают приходить сюда каждое воскресенье, каждый праздник, – они здесь как дома. И уборка храма, и уход за цветником – все обсуждается и делается по-семейному. Женя Дьяков (половина Дьяковки носит эту фамилию) – просто на все руки: сначала с лопатой – пересаживать из горшка в почву какой-то цветущий куст, потом на колокольню – звонить, потом на клирос – петь.

– Женя, а чем вы на хлеб-то насущный себе зарабатываете?

– Самозанятый я. Своим хозяйством выживаем.

Так выживают сейчас большинство из оставшихся еще в Дьяковке жителей: кто свиней держит, кто птицу. Татьяна, еще одна моя собеседница, рассказывает, что это очень тяжело (труд без выходных и отпусков) и в настоящих условиях – маловыгодно: тонна комбикорма для уток стоит 10 тысяч рублей, а чтобы сдать мясо, его приходится везти в Саратов…

– Но уезжать отсюда, из Дьяковки, мы не хотим. Мы ведь коренные, мы здесь родились и выросли…

Литургия в день Отцов семи Вселенских Соборов. Как всегда, поет приходской хор – детище матушки Марины: «Мы боялись, но матушка очень хорошо нас учила».

Поет приходской хор – детище матушки Марины: «Мы боялись, но матушка очень хорошо нас учила»

А вот еще одна – в хорошем смысле слова – гордость дьяковского прихода: алтарник Владимир Сергеевич Карасев. Он помогает отцу Димитрию с самого начала, то есть с 1997 года; а самому ему от роду 91 год! Он старейший алтарник в митрополии… и не только в ней, полагаю. И всю службу, по словам отца Димитрия, знает наизусть.

Отец Димитрий говорит проповедь о том, как святые отцы на Вселенских Соборах защитили истину – истину, которой мы сейчас живем. Обращаю внимание: как просто он умеет говорить о совсем непростых вещах.

После службы батюшка с супругой предлагают мне экскурсию по окрестностям: в сосновый лес, на родник, на замечательный подвесной мост через Еруслан. Еруслан, кстати, река коварная: по весне бывают мощные паводки. Марина рассказывает, как отправились они однажды всей семьей на ночную пасхальную службу, взяв с собой самое необходимое: одежку для детей, одеяла, питьевую воду, продукты. Слишком высока была вероятность, что домой под утро вернуться они не смогут – из-за стремительно подымавшейся воды; что в храме им с детьми придется обитать несколько суток. Правда, Бог миловал…

Деятельность отца Димитрия не ограничивается Дьяковкой: он – духовник летнего детского лагеря «Гардарика». Представление о том, какой он духовник именно для детей, может дать его интервью на тему «Детская Исповедь»:

«Так как же родители могут поучаствовать в подготовке ребенка к Исповеди? Стоит использовать опыт того, как ребенок просит прощения у своих родителей и после этого чувствует себя снова счастливым человеком. Но, опять же, это нужно подсказать ненавязчиво, при случае. Вот, например, ребенок что-то натворил, прошло время, он осознал все и попросил прощения у родителей. В этот момент ему очень тяжело, он плачет, не может успокоиться. Но мама берет его на ручки, гладит по головке, целует. И ребенок успокаивается и счастливо живет дальше. Так и в Церкви: человек после Исповеди и Причастия парит как на крыльях и ничего больше не боится. У него нет больше чувства беззащитности, которое было следствием греха.

И тем не менее, если ребенок впечатлительный или сильно распереживался о совершенном грехе, он все равно беспокоится. Вроде и прощения попросил, и мама с папой простили. И этот момент – благоприятный случай, чтобы подсказать ребенку: ‟Знаешь, почему ты до сих пор не можешь успокоиться? Потому что то, что ты сделал, называется грехом. И чтобы получить исцеление от этого состояния, нужно попросить прощения у Бога на Исповеди”. Только при случае подсказать. И дальше больше не вмешиваться. Ни в коем случае нельзя спрашивать ребенка после Исповеди о том, что он сказал батюшке и что тот ему ответил, и не забыл ли малыш о таком-то грехе. Такие вопросы задавать нельзя, потому что при этом нарушается тайна Исповеди. (..) Ребенок должен самостоятельно исповедоваться. И ни в коем случае нельзя говорить: ‟Ага, ты что-то натворил. Иди в церковь и все расскажи батюшке на Исповеди. А после этого еще отчитаешься: сказал или не сказал”. (…) Родители не только перед Исповедью должны говорить с ребенком о добре и зле, на собственном примере учить христианской жизни…».

– Отец Димитрий, а собственных детей как вам удалось воспитать верующими? Вы делали что-то для этого специально?

– Ничего мы специально для этого не делали, просто жили с детьми одной жизнью. Вместе ходили в храм, мальчики прислуживали в алтаре, Лиза вместе с мамой пела на клиросе. Вместе ездили в паломнические поездки. У нас всегда было единодушие в семье. Поэтому наши дети – верующие.

– Вы были рады, когда Гриша решил поступать в семинарию?

– Сначала я был против. Против того, чтобы он шел в семинарию сразу после школы. Вы знаете, наш владыка Лонгин не сторонник того, чтобы ребята прямо со школьной скамьи пересаживались на семинарскую. Он считает, что человеку нужно подрасти, дозреть, проверить себя, пройти через испытания. И я его мнение разделяю. Я настоял на том, чтобы Гриша поступил в светский вуз. Он сдал экзамены и прошел уже в Экономический университет. Но тут случилась у нас встреча с владыкой: он служил в соседнем селе, в Мироновке, и мы поехали туда всей семьей. И владыка увидел Гришу, подозвал его к себе… И благословил поступать в семинарию сразу после школы. Наши дети всегда, с раннего детства, очень серьезно относились ко всему, что связано с верой, и владыка это в Грише увидел. Сейчас мой сын служит в Вольске диаконом, и он счастлив.

И отец счастлив тем, что сын избрал его путь, и, по-моему, здесь – полнота человеческого счастья.

Давно известно: все, кто приезжает в Дьяковку, уезжают из нее немножко другими. Согретыми любовью, поддержанными в чем-то главном, внутреннем – даже если не было об этом прямого разговора… исцеленными от уныния. И я уехала другой, и помню теперь не только долгий разговор с батюшкой на кухне, не только хлопоты матушки – как бы накормить гостью повкуснее, – но и особые минуты, пережитые во время совместной молитвы в храме. Это состояние, это нежданное озарение затемненной души светом трудно передать словами, но оно так неслучайно каждый раз! Оно – сигнал: ты находишься сейчас именно там, где надо тебе находиться; и не сама ты приехала в Дьяковку, а Господь тебя привел…

– Отец Димитрий, вы и сейчас не хотите уезжать из Дьяковки?

– Сейчас я совсем этого не хочу, совсем. Хотя – подчинюсь, конечно, если так решит правящий архиерей.

Расстаемся. Напоследок спохватываюсь:

– А эмейл ваш можно?

– Дьяковка – собака...

И я понимаю, что Дьяковка – не только электронный адрес, это адрес его сердца.