Епископ Пахомий об ответственности за Церковь, потребительстве и любви

Мы решили поговорить с владыкой Пахомием не столько о текущих епархиальных делах (о них можно все узнать, зайдя на сайт епархии), сколько о тех духовных проблемах, с которыми сталкивается Церковь сегодня, и о путях их преодоления.

Владыка, вы ежегодно совершаете Божественную Литургию апостола Иакова. С вашей точки зрения, высказанной на страничке в соцсети, это чинопоследование «позволяет христианам третьего тысячелетия по-новому взглянуть на Евхаристическую Жертву, ощутить дух той братской любви, свободы и простоты, которые были свойственны общинам христиан I века, когда Христос был в центре не только Литургии, но и всей жизни». Сразу возникает вопрос: а что же мешает нам ощущать тот же дух, не только молясь за Литургией, но и вообще всегда? Если Христос перестал стоять в центре нашей жизни, в том числе и жизни евхаристической, то почему?

– Господь, на самом деле, всегда рядом, всегда в центре нашей жизни, но мы этого порой не замечаем, не чувствуем. Почему – это вопрос не общий, это вопрос к каждому из нас, к конкретному человеку. Если у человека есть внутренние проблемы, если его одолевают страсти или же он просто погружен в повседневную мирскую суету, то по причине такой вот многопопечительности у него не остается телесных, душевных и духовных сил, чтобы постоянно находиться перед Христом, постоянно чувствовать Его рядом с собой. Человеку необходима помощь.

Почему именно Литургия апостола Иакова? Дело, конечно, не в ее древности. Она не такая древняя на самом деле: подлинный чин апостольских времен до нас не дошел, Литургией апостола Иакова называют гораздо более позднюю попытку представить себе, как было тогда, в первые десятилетия христианства. Но другое дело, что мы к этому чинопоследованию не привыкли. Литургия апостола Иакова – это наша попытка уйти от привычки, заново увидеть и пережить происходящее в храме – принесение Бескровной Жертвы.

Почему возникает в этом потребность? Я глубоко убежден: и у прихожан, и у священников, совершающих Евхаристию, должно быть живое чувство Христа и живая реакция: открытость Литургии, гибкость в ее восприятии. Дело в том, что современный человек – будь он мирянин или пастырь – привыкает к определенной форме и не может выйти за ее пределы. Малейшая перемена вызывает у него полное расстройство, иногда даже панику. Чтобы преодолеть эту зажатость, нужно быть внутренне свободным человеком. Быть свободным – не значит впадать в другую крайность – в революционное реформаторство, требовать отмены всего подряд: церковнославянского языка, чтения часов и так далее. Особенность русского менталитета – впадать в крайности, а в церковной жизни этими крайностями могут стать старообрядчество и обновленчество. Истина же, как известно, всегда посередине. И до нее еще нужно дорасти.

Для того чтобы обрести – хотя бы ощутить – истину, необходимо работать над собой, смиряться, учиться терпеть. Только тогда Господь откроется человеку в богослужении. Поэтому Литургия апостола Иакова – это моя личная попытка создать и духовенству, и прихожанам, и самому себе, наконец, условия для такого вот развития и роста. Дать возможность отвлечься от повседневности, посмотреть на Литургию с неожиданной стороны. Помочь понять, что литургическая жизнь, богослужение Православной Церкви – это не законсервированная статичная форма, а песнь души. Это молитва, которая имеет определенную форму, да, но в которой главное все же – содержание. Содержание передается с помощью слов, но главное – не слова, а состояние сердца: «Горе имеим сердца».

– В Церкви сегодня говорят о том, что крещение (если взрослых крещаемых иметь в виду) превратилось из торжества всей общины, каким оно было в первые века христианства, в частную требу: прихожанам нет никакого дела до того человека, которого батюшка крестил вчера после Литургии; они даже не задаются вопросом, придет ли он в храм в ближайшее воскресенье. Вы регулярно крестите взрослых за крещальной Литургией; ваша цель – преодоление этой инерции?

– Что касается общины, безразличной к новым своим членам, – здесь нужно говорить о проблеме разрушения общины в принципе, об утрате общинности. Это серьезнейшая проблема, и она не вчера появилась. Сегодня в России, да и в других православных странах, нет уже той традиции общинной жизни, которая была еще сто лет назад. Идет процесс атомизации, обособления – и в обществе в целом, и в Церкви. Центробежные силы разбрасывают людей все дальше и дальше друг от друга. Люди десятилетиями живут на одной лестничной клетке и друг друга не знают. Но если для общества это беда, то для Церкви – беда сугубая: ведь нам зачастую приходится начинать с совершенно чистого листа.

Мы построили храм там, где его раньше не было; священнику, который пришел в этот храм служить, предстоит создать приходскую общину. И он видит, что у людей в принципе нет понимания, как это все должно быть. У них нет светской, мирской традиции общинной жизни, а про Церковь, про ее общинные традиции они вообще ничего не слышали. И священнику приходится с нуля начинать – искать способы как-то людей объединить. И это сложно, эту ситуацию невозможно вот так взять и переломить.

Но я уверен, что будущее христианской Церкви только в общинном устроении. И именно над этим нужно сегодня нам работать. И крещальные Литургии, которые я с некоторых пор регулярно совершаю в нашем кафедральном соборе, – это, действительно, попытка дать людям возможность увидеть церковную жизнь другими глазами, почувствовать, что каждый из них в Церкви не одинок, что ему кто-то дорог и он кому-то дорог. Я не знаю, что из этого получится, но такие усилия мы делаем.

Люди, которые принимают крещение за такой Литургией, переживают – как я неоднократно слышал и от них самих, и от их близких – настоящее духовное перерождение, истинную радость. И это, действительно, становится для них огромным событием в жизни. После первой такой Литургии я спросил священнослужителей об их впечатлениях. И диакон наш в ответ говорит: «Знаете, владыка, я такого ощущения не испытывал многие годы. Если бы была у меня возможность, я бы сам второй раз крестился». Я надеюсь, что крещальные Литургии как-то изменят нашу церковную действительность, обстановку в храмах. Ну или по крайней мере будут этому способствовать.

Свято-Троицкий кафедральный собор в городе Саратове

– Сегодня и церковные журналисты, и книгоиздатели, и приходские священники сталкиваются с падением интереса к духовным вопросам и неприятием духовного труда: люди ищут легкого Православия, веры, которая не покушалась бы на их душевный комфорт… Вы согласны, что это происходит? Почему? И как с этим быть?

– Есть такое… Я думаю, что это проблема не только Православной Церкви. Это проблема общества, и не только, кстати, российского: нечто подобное, думаю, происходит и в других странах. Причина – всеобщая цифровизация, виртуализация пространства, тенденция к облегчению и упрощению, когда даже самую серьезную и глубокую информацию подают в максимально облегченной форме: все, полагаю, видели тоненькие книжки «“Война и мир” за 20 минут», «“Преступление и наказание” за 15 минут». Упрощаем, упрощаем… Почему? Потому что нам кажется: чем проще, тем лучше.

Все ратовали за введение единого государственного экзамена. Что он дал? Ну, может быть, упростил поступление в вуз. Но одновременно повлиял на развитие в детях шаблонного мышления, понизил критику. Если человек не хочет учиться, не хочет внутренне расти, университет ему не поможет. Тенденция к упрощению – это проблема, которая растягивается на годы и на огромные географические пространства; упрощение приводит к деградации общества в целом. Это страшно, и говорить об этом больно. Но это реальный процесс, он идет, и церковная жизнь тут не исключение.

В 1990-х годах, когда я пришел в Церковь, когда в нее пришли мои ровесники и люди постарше, мы сразу начали читать серьезные книги, мы пытались разобраться в серьезных, глубоких вопросах. А сегодня я вижу, что у многих людей нет такого желания. Недаром книгоиздатели жалуются: серьезную литературу сегодня мало кто читает. Когда спрашиваешь прихожан, кого они читают из святых отцов, выясняется, что большинство, если и читает, то сборники кратких цитат, надерганных из святых Феофана Затворника или Иоанна Кронштадтского. Вот прочитал человек несколько слов о смирении – и думает, что больше ему ничего не надо. У человека нет навыка к труду, нет желания трудиться.

– Из нас делают потребителей, да?

– Ну да, конечно. Я вот только не знаю, делают ли из нас потребителей или же нам создали некие условия, в которых мы сами охотно становимся потребителями. Но в церковной жизни это тенденция очень нехорошая. Зачем человек идет в храм? «Мне там хорошо, я успокаиваюсь…» С одной стороны, это понятно: человек идет в церковь за утешением, за исцелением. С другой стороны, храм – это ведь место не комфорта, а сражения, труда над собой.

Храм – это место не комфорта, а сражения, труда над собой

Любой родитель знает, что невозможно воспитать ребенка, не понуждая его ни к чему. В духовной жизни все то же самое: ничего не сделаешь без самопонуждения, без преодоления своей гордости. Священник не может и не должен говорить пастве только приятные вещи. Иногда ему приходится говорить вещи нелицеприятные, иногда даже обличать. Конечно, это нужно делать с любовью, но без этого – без честного разговора с человеком о его греховности, о том, что он собою представляет в данный момент, – не будет духовного роста. А что делать, если человек не ищет роста, он ищет другого – чтоб ему стало наконец хорошо?!

Конечно, в храме должно быть хорошо человеку верующему. Но это «хорошо» – плод труда. Если человек поработал над собой, хотя бы отчасти потеснил в себе греховное начало – вот тогда он ощутит в храме истинное утешение, глубокое спокойствие. Если же внутреннего труда нет, это будет иллюзия, замки заоблачные.

А что касается нашего потребительства, я бы не стал обобщать. В моей священнической практике были интересные случаи, когда передо мною вдруг открывался человек, который ранее ничем не выделялся, вполне вписывался в некую усредненную картину приходской общины. А тут оказывалось, что он глубоко переживает евхаристическое чувство, прекрасно разбирается и в богослужении, и в Священном Писании, читает святых отцов… что он живет той внутренней жизнью, которой я, священник, настоятель, в нем и не подозревал. И это, конечно, всегда открытие. Мне кажется, людям свойственно думать друг о друге немножко хуже, чем есть на самом деле. И когда перед тобой вот так открывается человек, в котором ты не видел ничего особенного, это всегда – и радость, и утешение, и урок уважения к другому человеку.

– Не так давно вы процитировали на своей страничке в Fb Евангелие от Иоанна: «Симон же Петр, услышав, что это Господь, опоясался одеждою, – ибо он был наг, – и бросился в море» (Ин. 21: 7) – и написали, что это – пример любви ко Христу: «Когда кого-то любишь, готов хоть в воду с головой». Согласитесь ли вы с тем, что в повседневной нашей приходской жизни нам не хватает любви – именно к Нему, ко Христу? Создается впечатление, что в храм мы приходим – не к Нему, а за чем-то, что Он может нам дать.

– Человеку присуща такая страсть, как эгоизм. Это следствие Адамова грехопадения. Но здесь тоже не надо ударяться в крайности, в обобщения. Люди ведь по-разному приходят в храм, к Богу, у каждого свой путь. И многие, действительно, вот так: с нуждой, с потребностью, чтобы что-то для себя у Него попросить. Но за первым прошением: «Господи, дай» – вполне может последовать второе: «Господи, прости». Дай Бог, человек доживет, дорастет до того момента, когда сможет сказать: «Господи, слава Тебе! Господи, благодарю Тебя за всё!»; «Люблю Тебя, Господи». Это не сразу с человеком происходит, это поступательное движение, это рост.

И это не в укор человеку, если на первый шаг по этому пути его подвигла нужда, беда, боль, надежда получить от Бога какое-то благо – пусть, для начала, не духовное, а материальное. Кого еще просить, как не Его, – даже, может быть, о совсем простых каких-то вещах; просят же дети у родителей, и родители не отказывают. А Бог нам Отец. И беда не в том, что человек просит у Него чего-то для себя. Беда, если человек, сделав этот шаг, тут же и остановился и дальше не пойдет. Но мне всё же кажется, что в большинстве случаев человек в Церкви меняется к лучшему, развивается. Я думаю, любой из нас, оглянувшись на собственный церковный путь, увидит, что за этот период – начиная с первого шага за Христом – очень многое в нем самом и в его жизни изменилось.

– На каких принципах вы строите отношения с клиром?

– Вы знаете, любовь должна быть взаимной. Не так давно мы с нашим духовенством и прихожанами ходили в кинотеатр на фильм Александра Запорощенко «Где ты, Адам?». Нашим прихожанам фильм очень понравился. Ну а я для себя вот какую особенность отметил. Удивительно то отеческое чувство, живое, горячее, с которым старец Григорий относился ко всем: и к монахам, и к мирянам, которые в Дохиар приезжали. Видно, что он действительно для них отец. Но посмотрите и на то, каково отношение этих людей к нему! Оно ведь тоже удивительно, оно – истинно сыновнее.

Старец говорит им, по сути, простые вещи, но какую силу они обретают, какую мощь – почему? Не только потому, что старец Григорий – высокодуховный человек, но и потому, что слушающие открыты перед ним, доверяют ему как отцу, готовы воспринять его слово.

В семейной жизни бывает так, что дети не понимают родителей, не принимают их заботы, их требований, бунтуют против их разумной строгости. И то же самое нередко происходит в церковной жизни. Не только между архиереем и священником, но и между священником и прихожанами. Реакции людей на наши требования бывают подчас достаточно сложными! Однако я глубоко убежден, что, если священник трудится, если он, как сказано в Евангелии, «душу свою полагает за овцы» (ср.: Ин. 10: 11), рано или поздно люди это почувствуют, поймут и примут его окормление.

Поэтому здесь очень важно иметь в виду, что наши отношения – это именно взаимоотношения, то есть это процесс обоюдный. Ты идешь навстречу – и люди должны навстречу тебе идти. Невзаимная любовь – это любовь несчастная.

Что могу, я стараюсь делать, стараюсь поддерживать добрые человеческие взаимоотношения. Хотя могу и поругать, и что-то резкое сказать. Но я помню наставление отца Кирилла (Павлова): «Если ты хочешь сделать человеку какое-то замечание, сделай это таким образом, чтобы не обидеть его в его лучших чувствах». Это очень похоже на поучение аввы Дорофея, когда он говорит: «Если ты видишь грешника, ты осуди грех, а самого человека не осуждай». Если ты видишь пьющего человека – скажи ему, что это нехорошо, что это недопустимо, но не называй его пьяницей. Назвав его так, ты осуждаешь всю его жизнь.

– Мы так часто повторяем слова Спасителя: «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13: 35). Но узнают ли нас, современных христиан, по этой примете? Или только по иным, внешним признакам: «в церковь ходит, посты соблюдает»? И если вы согласны, что мы оскудели любовью, – в чем причина? Не в том ли, что Церковь за свои два тысячелетия обзавелась сложной материальной структурой, которая создает совсем не ту модель человеческих отношений, которая действовала в апостольской общине?

– Любовь – добродетель, до которой надо дорасти. Человек на протяжении всей жизни пытается ее стяжать. Да, трудно не согласиться: мало у нас любви, не хватает ее. Но что касается причин, я бы не стал упрощать проблему. И апостольские послания, и книга Деяний убеждают нас в том, что и среди первых последователей Христа были разные люди и отношения меж ними складывались по-разному, далеко не всегда это была одна лишь братская любовь.

И сегодня в Церковь человек приходит не с Луны. Приходят люди, живущие в современном обществе, и в Церковь они приносят и то доброе, что в них есть, и всю ту гадость, которую они успели собрать, все свои страсти, все свои немощи и недостатки. Поэтому когда я слышу такие реплики: «Я бы пришел к вам в Церковь, если бы у вас там было все по-другому», – хочется спросить этого человека: а сам-то ты готов любить, даже если ты придешь в некую идеальную Церковь? Мы все реальные люди, у нас есть слабости и недостатки. Но Церковь от этого не перестает существовать, она была, есть и будет. И если мы хотим в ней что-то изменить к лучшему, начинать надо с себя. Тогда что-то, может быть, изменится.

Поэтому я не думаю, что нехватка любви мешает кому-то прийти в Церковь. Случаются, конечно, и конфликты, и разногласия, и когда-то, может быть, трагедии своего рода. Но, по моему убеждению, если человек действительно ищет Христа, если он именно к Нему в Церковь придет, он много хорошего и доброго в ней откроет. Я по себе сужу: я в храм пришел, ища Христа, и Господь послал мне добрых, любящих, ответственных пастырей, единомышленников, друзей, и я всегда счастлив был в Церкви.

Нам необходимо научиться воспринимать Церковь с долей смирения, не удивляться тем не совсем приятным вещам, с которыми мы порой сталкиваемся, не идеализировать заранее тех людей, которых мы встретим в храме. Но при этом все равно видеть то доброе, то Божественное, что есть в Церкви и ее людях.

– Вы рукоположили уже десятки священников. Согласны ли вы с тем, что воспитание пастыря именно в духовном смысле этого слова – одна из самых больших проблем и трудных задач Церкви сегодня? Ведь при том что храмов много и священники в них в основном хорошие, прихожанину порой трудно бывает обрести настоящего духовника…

– Святитель Игнатий (Брянчанинов) на вопрос, почему нет старцев, отвечал: «Потому что нет послушников». На самом деле у нас есть хорошие, опытные и мудрые священники, и монахи есть прекрасные. Да и просто хороших людей вокруг нас не так уж и мало. Но для того, чтобы нам кто-то помог, мы должны ему такую возможность предоставить. Если мы нуждаемся в духовном руководстве, нам нужно учиться слушаться.

Ведь часто бывает так, что священника спрашивают о чем-то, он отвечает, но спрашивающие не готовы принять его ответ, они не собираются его слушать на самом-то деле. Почему? Потому что послушание всегда требует от нас, в той или иной мере, отсечения собственной воли, ущемления собственных прав. А современный человек со своими правами расстается очень неохотно. Повторюсь, этот процесс взаимный. Хотим, чтобы кто-то нам помог, чтобы кто-то нас направил, – значит, должны быть готовы послушаться.

– В результате мы ищем духоносного старца, а простого приходского батюшку не умеем ценить, то, что он может нам дать, не хотим брать…

– Случается такое. Люди думают, что счастье где-то там, за горизонтом, за горами. Они отправляются искать его туда и не видят, что оно рядом. А для того, чтобы это увидеть, нужно отсечь свои страсти, отсечь свою волю, как я уже сказал. Тогда будут какие-то изменения.

– Стало быть, причины кризисов духовной, церковной жизни – внутри человека, а не снаружи?

– Снаружи тоже могут быть причины, мы о них уже с вами поговорили, но начинается духовный кризис, как правило, изнутри. Его причины – отсутствие любви, эгоизм, а главная причина – оставление молитвы.

Человек начинает заниматься саможалением, и за этим, как снежный ком, нарастают духовные проблемы. А гордость заставляет человека искать проблему не в себе, а в других людях: осуждать прихожан, священников, да кого угодно. Этот батюшка слишком прост, тот резковат…

А по большому-то счету ты, образно выражаясь, провалился в прорубь, тонешь и кричишь: помогите!.. И какая тебе разница, кто тебя будет спасать: профессор, рабочий или военнослужащий? Главное – то, что тебе протянут руку, тебя вытащат. И в Церкви то же самое. Мы порой удивительных людей встречаем – совсем не там, где искали: нам Сам Господь посылает их. Не надо метаться, ища какого-то необыкновенного духовника: в Церкви всем управляет Бог, нужно успокоиться и Ему предоставить эту возможность о нас позаботиться.

Да, люди часто спрашивают: как найти духовника? Я в свое время этот вопрос задал одному умному и хорошему человеку, и он ответил: молиться. И я всем отвечаю так же. Бог обязательно услышит и пошлет того, кто будет нам близок по духу, близок по сердцу. А без молитвы просто это невозможно получить.

- Вы много общаетесь с людьми в соцсетях, лично ведете уроки в онлайн-школе церковной жизни, идете с прихожанами в кино. Вы остаетесь духовником, исповедуете. Вы все время с народом, на Сырной седмице в прямом эфире печете блины… Почему для вас важно живое общение?

– Конечно, когда я стал архиереем, с живым общением стало похуже: занятость такова, что порой для конкретного человека сложно время найти. Но я глубоко убежден: самое важное, что в принципе только может быть, – общение и работа с людьми. Это главная задача и священника, и архиерея. И это самое интересное из тех дел, которыми нам приходится заниматься помимо богослужения. Поэтому я стараюсь с людьми общаться.

Для меня это еще и попытка самосохранения. Ведь если ты теряешь себя, ты все теряешь. Я не хотел бы себя потерять. Мне это приятно, мне это интересно и необходимо – оставаться живым, оставаться человеком. И других путей, кроме постоянного диалога с людьми, я не вижу. Когда я был настоятелем Свято-Троицкого собора в Саратове, я регулярно проводил беседы с прихожанами. А переехав сюда, в Покровск, я создал наш образовательный центр – своего рода воскресную школу епархиального масштаба. Для чего? Чтобы была у нас какая-то площадка (хоть и не люблю я это слово), на которой люди могли бы взаимодействовать, общаться, находить друг друга, открывать для себя Церковь. И я в этой работе принимаю участие.

– Владыка, из всего сказанного вами, как мне кажется, следует вывод: ответственность за Церковь каждый из нас – епископ он будь, священник или мирянин – должен брать на себя. Это так?

– Да, это мое глубокое убеждение. Я об этом всегда говорю и прихожанам, и духовенству. К сожалению, это общая проблема современного общества, это то потребительство, о котором мы с вами говорили: люди разучились брать на себя ответственность. А это надо делать. Потому что без этого не будет ни хорошего государства, ни нормальной семьи, ни Церкви.