Секрет счастья – не спорить с Божиим замыслом о тебе

Я хотела бы рассказать о своем друге, который многому меня научил, может быть – даже сделал меня другим человеком. Друга моего зовут Татьяна Синицына. Татьяна живет в районном поселке Ивантеевка Саратовской области (не путать с московской Ивантеевкой). Она художница, член Союза художников России. О победах и персональных выставках расскажем ниже. Сейчас сообщим лишь то, что рисует Таня – ногой. Пальцами правой ноги. Руки у нее не действуют. Ходить она не может. Тяжелейшая форма ДЦП. В этом году Татьяне исполнилось 35 лет.

Не знаю, почему Таня в качестве ника выбрала такое слово: yantavolk – янтаволк. В переводе это означает: я, Таня, – волк! На ее картинах и рисунках хищник совсем не хищник, скорее сторона страдающая – от звериной своей сущности. Волк помнит время до грехопадения – когда он жил в Эдемском саду и ему не надо было убивать для поддержания собственной жизни.

Маму моей подруги-художницы тоже зовут Татьяна. Я помню, в наши молодые годы она казалась мне красавицей с телеэкранов. Но ей пришлось отдать себя детям – двум дочерям, одна из которых – инвалид. С мамой у Тани не всегда гладкие отношения. И Таня чаще всего признает, что не права. Не права, когда спорит, бросает резкие слова, предъявляет нереальные требования… Близкие – это те, кто на передовой нашего несносного характера, каким бы ангельским он ни казался, когда мы общаемся с другими, с теми, кто пришел на час. Я полагаю, в успехе Тани и в том, что Таня именно такой человек, есть большая мамина заслуга. Она была готова ради дочери не спать ночей. Изо дня в день обеспечивать ей комфорт и уют: комната Тани была комнатой принцессы, это сейчас она стала больше походить на студию. Забывать о себе. Защищать, если скажет кто недоброе слово. Именно в семье Таня научилась чувствовать себя равной всем, такой же личностью, как другие, – и общаться со всеми свободно.

Мама возила дочку по всему Союзу в поисках чудо-врача. Была у знаменитого Дикуля. Но ходить Таня так и не начала. Не научилась держать ложку. Единственным утешением для близких был ее звенящий смех. Передвигаясь только на коляске, она чувствовала себя ровней всей своей дворовой компании, охотно позволяя друзьям возить себя по сельским ухабам.

Ученицу-колясочницу никому бы и в голову не пришло приглашать на уроки в школу. Учительница приходила к Тане домой. Но в один прекрасный день строптивая ученица велела младшей сестре Маринке спустить все учебники с крыльца. В чем они, учебники, провинились, Таня сказать не может. Возможно, действовала обида на то, что взять в руки учебник она не в силах, что глаза на строчке удерживать ей трудно.

По большому счету Таня самоучка в освоении грамоты и письма, изобразительного искусства. Она рано научилась вырабатывать в себе упорство. Настояла на том, чтобы дедушка отвез ее в школу на выпускную линейку – в тот класс, к которому была приписана. Косые взгляды пропускала мимо. Враждебность побеждала открытой улыбкой.

Я ее увидела на выпускной линейке с распущенными волосами, в белом платье. Мне она показалась похожей на русалку. Русалочку она накарябала ручкой на тетрадном листке в день нашего знакомства. Я храню этот листок уже столько лет! Мне, корреспонденту районной газеты, улыбнулась удача, когда я переступила порог этого дома. Впоследствии я написала очерк о девочке, которая рисует пальцами ног. Но так ли это важно? Я приобрела нечто гораздо большее, чем журналистский успех, – Друга на всю жизнь.

Помню наш с нею «смертельный номер»: мы испытывали электроколяску, перебираясь через реку по качающемуся подвесному мосту. Все бы ничего, но у моста частично отсутствовали перила. Таня тогда сказала, что все равно поедет – как канатоходец. В ее сумасбродствах мне не раз приходилось участвовать. Если честно – без той или иной доли сумасбродства не удалась бы ни одна наша затея.

Как она стала художницей? Сначала было детское соперничество с сестренкой. Желание попробовать себя. После первой публикации в газете к талантливой и упорной девочке заглянула педагог ИЗО Марина Ивановна Нестеренко. Она, узнав о Тане, по собственной инициативе решила ей помочь, для чего и пришла к Синицыным домой. Таня все схватывала на лету: как смешивать краски, как показать освещение предмета… Ей нравилось изображать красоту Божиего мира: травы, цветы, деревья. Если девочка на картине, то непременно в шляпке. И чтобы качели. А рядом кот-мурлыка. И таинственные единороги на розовом закате. Когда появилась возможность смотреть видеоуроки, Таня стала творчески расти. Теперь она член Союза художников России!

Добились мы этого признания, бомбардируя союз письмами, присылая квалификационной комиссии фотоотчеты. Удостоверение о членстве пришло по почте. Я позвонила в областное министерство культуры, попросила о торжественном вручении документа. И это состоялось! Удостоверение Татьяне Синицыной вручил сам губернатор, Валерий Радаев.

Мечты Татьяны всегда беспредельны, как горизонт. Это я ограниченна. Я думаю о человеческих пределах. На моем столе в редакции несколько лет стояла картина Тани «Последний закат». Те, кто ее видел, удивляли меня противоречивыми оценками. Одни говорили, что работа явно из ряда наивного искусства. Другие, потрясенные, уверяли, что классифицировать такой особенный взгляд на окружающий мир нельзя. Словно в последний раз видишь и этот закат, и яблоневый цвет. И лес в оттенках зари…

Вот такая простенькая на первый взгляд картина. Я решила показать ее Евгению Яли, известному саратовскому художнику. Слова Евгения Дмитриевича запали в мою душу. Он просил ни в коем случае не оценивать творчество Тани с точки зрения снисходительности к ее инвалидности. Он первый сказал, что она – кисточка в Божиих руках.

Так состоялась первая выставка работ Тани в Радищевском музее. Потом была выставка в Правительстве Саратовской области.

На открытии выставки присутствовал митрополит Саратовский и Вольский (теперь – Симбирский и Новоспасский. – Ред.) Лонгин. Он благословил Таню и рассказал ей о судьбе иконописца Григория Журавлёва – безрукого и безногого художника из села Утевка Самарской губернии.

Знакомство с владыкой и его рассказ о самарском художнике произвели на Таню невероятное впечатление. С того времени она пытается изображать Богоматерь с Младенцем, рисует храмы. Некоторые из этих храмов она увидела во сне. Другие – наяву, как храм Христа Спасителя в Москве. Мы с Татьяной плыли на пароходике по Москве-реке. И вдруг открылся взору храм. Таня ничего не говорила. Только слезы бежали по щекам.

Это было незабываемое путешествие. Таня ездила получать международную премию «Филантроп» как победительница творческого конкурса в области изобразительного искусства среди людей с ограниченными возможностями.

В областном минкульте нам сказали, что возможности финансировать поездку Тани в Москву нет, можно, дескать, и на местном уровне чествовать победительницу. Но Тане очень хотелось в столицу. Поэтому спонсоров мы нашли. Первые две тысячи рублей вложил в нашу поездку Евгений Яли.

Мы ездили вдвоем. Жили в гостинице «Измайловская». Только подумайте: в сельской местности пределом мечтаний Тани было попасть на концерт в районный дом культуры – а в Москве мы были в Большом театре, беседовали с Юрием Соломиным, Иосифом Кобзоном (известные артисты входили в жюри престижного конкурса, принимали участие в награждении победителей).

Таня и в гостинице на полу сидела и рисовала, а потом раздаривала свои работы новым друзьям. Среди них была слепая пианистка с Украины Олеся, которая ночь напролет играла для нас Шопена; композитор, музыковед, преподаватель Краснодарской консерватории Сергей Аникиенко, ростом чуть более метра; замечательный русский поэт Дмитрий Попов из города Боброва Воронежской области… Удивительные судьбы! Таня Синицына – одна из них. Она обладает вулканическим деятельным настроем. Если она за работой, она не оторвется ни на чай, ни на чей-либо зов. За работой проведет два-три часа, а иногда все сутки напролет.

Я смотрю на ее спину, которая по упертости соперничает с хозяйкой. Группируется, принимает то положение, которое требуется. Таня, сжав зубы, научилась не только рисовать пальцами ноги, но и писать смс-ки; она освоила комп, а прежде – печатную машинку. Таня сама одевается, влезает в свою одежду, как рыбка; сама заправляет – без рук! – свою постель. Пылесосит, нажимая кнопки – где носом, где ногой. Говорит о том, с каким удовольствием помогла бы маме нарезать салат или вымыть посуду. Люди не ценят тех возможностей, что имеют.

На печатной машинке – без пробелов, знаков препинаний – Таня напечатала роман о виртуальном свидании, где героиня, похожая на нее, может ходить – в особом пространстве. Может спасать людей одним лишь прикосновением. Избавлять от беды. В главном герое угадывается Христос, превращающий липкую грязь, мрак – в цветы и Солнце. Господь, идущий по водам, есть и у Тани на картинах. Жаль, что роман не увидел свет, не дошел до издателей, затерялся где-то у расшифровщиков.

«Но и волос с головы вашей не пропадет», – цитирует Таня Евангелие от Луки (21: 18), понимая, что не все зависит от ее собственных усилий. Евангелие она начала слушать в аудиоварианте. И потом уже с ним не расставалась. Всегда находила ответы на свои вопросы на страницах Писания. Настойчиво расспрашивала меня, почему неверный управитель вдруг решил скостить долги всем, кому мог… Я объясняю, как могу. Таня понимает по-своему. Типа я должна быть… ее ногами. А волка, как известно, ноги кормят. Я возила ее в Измайловский кремль, мы ездили по дорожкам парка. На базарчике Таня купила две одинаковые майки с волком – себе и мне. А еще купила себе розовые очки. Надо ли говорить, что это были те немногие в ее жизни покупки, которые она совершила сама, торгуясь, выбирая? Это о том, из чего рождалось наше счастье.

Тане настолько понравилось в Москве, что мы поехали еще раз. На этот раз в Большом театре не были. Устраивали выставки Таниных картин в нескольких библиотеках столицы. И это было не меньшим счастьем, чем выставляться в Галерее Церетели. Люди уходили домой вдохновленными, с сияющими глазами.

Жили мы у гостеприимной семьи; их девочка тоже больна ДЦП, но в отличие от Тани может ходить, брать вещи, держать ложку или карандаш руками. Вот только ум у нее младенческий…

Таня жалела Анечку – так звали ее подружку по несчастью. Та тихо жила в своем мире, среди кукол, кормила их, не обращая на нас никакого внимания. А Таня и здесь рисовала. Когда не было бумаги или холста под рукой, в ход шла картонка от коробки для обуви.

Когда Таня попала в больницу на операцию, она рисовала и там. Картину подарила главврачу, ее повесили на стену в отделении. Потом Таня получила благодарственное письмо из больницы, подписанное десятками пациентов. Вдохновленные больные быстрее шли на поправку, глядя на эту картину: она помогала психологически, поддерживала, настраивала жить.

Я не знаю другого человека, настолько же легкого на подъем, насколько легка Таня. Позвони ей, скажи: «Собирайся, я зайду за тобой через полчаса» – отказа не будет. Потому я и училась быть ее ногами.

Таня невероятно страдала, когда мощи святой блаженной Матроны Московской привозили в родное село, но она не могла попасть в храм, переполненный людьми. А в Покровском монастыре у Матронушки в Москве нас всюду пропускали беспрепятственно, пробиваться не приходилось – с ребенком на руках (моей грудной Верочкой) и Таней на инвалидной коляске (наше бронебойное орудие!).

Мой сын Петр, как и Вера, учился ходить, держась за Танину коляску. Она была моим детям нянькой.

С вечера перед Божественной Литургией я забирала Таню к себе домой; мы вместе вычитывали правило, а утром в храме причащались Святых Христовых Таин.

Нянькой она стала и своим собственным племянникам. У нее сейчас дома тоже куча мала. А Ванечке, племяннику, тетя Таня стала крестной. Вопреки всем правилам. Не держа при крещении младенца на руках. «Господь милостив», – говорит Таня, обращая внимание на поразительное сходство Ванечки с безвременно ушедшим в вечность их с Мариной отцом.

Однажды на Пасху Таня гостила у меня в Саратове. Каждый наш выход на пасхальную службу напоминал поезд: коляски, детские велосипеды, корзинки с яйцами и куличами. Таня и тогда во дворике под яблоней рисовала. Картину тут же подарила прихожанину Духосошественского храма – из тех, что считаются блаженными. «Вы на папку моего похожи!» – сказала ему Татьяна, а он долго отказывался от ее подарка. Нарисовала Таня тогда цветущий рай.

А еще была Пасха в Вавиловом доле (место разгромленного большевиками в конце 1920-х монашеского поселения; почитается в Поволжье как святое. – Н.М.), когда мы с ней уехали от всех на машине и побывали в самых заповедных далеких уголках таинственного святого места. Таня считала, что это ей подарок от Бога. А мне казалось – мой.

Ничего случайного не бывает! Моей старшей сестренке было восемь, когда она ушла к Богу вечным младенцем. Она тоже была инвалидом детства, причина – родовая травма. Мама похоронила Лену у высокой сосны; сопровождали маленькую процессию воспитанники специнтерната, того самого, в котором моя сестренка жила все свои восемь лет. Мама купила на всех коробку печенья и коробку конфет, попросила помянуть дочку.

– Счастливая она у вас! – говорили мальчишки.

– Чем же?

– О ней есть кому вспоминать.

Я молюсь о своей Леночке. И Таню приняла в свое сердце как сестру или как еще одну дочь, неважно. Какие могут быть барьеры? Мне никогда не казалось проблематичным пойти с Таней в кафе, бассейн или парикмахерскую. В парикмахерской вышла загвоздка, но я выкрасила Таню в каштановый цвет не хуже, чем отказавшая нам в прическе парикмахерша. В бассейне спохватились: с инвалидом должно быть как минимум двое сопровождающих. А Таня на самом-то деле плавает как русалка.

Мы доставали бальные платья – настоящие – и ехали на Рождественский бал. В Ивантеевскую школу, где училась я и где не могла учиться Таня, – но на бал мы с нею напросились… Танины глаза, излучающие счастье, искупали всю неправду, все наше сумасбродство.

Я подарила ей на день рождения книгу австралийца Ника Вуйчича, объездившего весь мир с лекциями о возможностях человека. У него редкое заболевание: он родился вовсе без конечностей. И научился плавать на серфинговой доске, но это наименьшее из его достижений. А высшее из них – красавица и умница жена, два мальчика и две дочки-близняшки. Бог всесилен!

Но нет. Это не я напоминаю Тане об огромных возможностях человека. Это она мне о них напоминает. Звонит и рассказывает, как Ник путешествовал в самолете, представьте себе, в багажном отделении. И предлагает проделать нечто похожее. Я говорю: «Таня, подождем, сейчас не время путешествовать: пандемия». Но для нее это совершенно неубедительный довод. И я ее понимаю. Она до сих пор грезит поездкой в Париж. Хочет научиться продавать свои картины, чтобы хватило – не больше и не меньше – на домик у моря. Таня знает: когда очень чего-либо хочешь – ищешь возможности, когда не хочешь – ищешь причину не делать.

По слову апостола, «вам дано ради Христа не только веровать в Него, но и страдать за Него» (Флп. 1: 29). Таня часто именно эти слова адресует себе. Считая, что ей повезло: у нее есть возможность чем-то проявить верность Христу. Хотя бы – смиренным и мужественным приятием своей боли. Она даже дальше идет в рассуждениях. Говорит, что не будь ее недуга, ее скованности, она могла бы натворить много бед. Считает, что телесно связана – не за что-то и не почему-то, а именно для чего-то. Как тот слепой, встреченный Христом в Иерусалиме: «не согрешил ни он, ни родители его, но это для того, чтобы на нем явились дела Божии» (Ин. 9: 3).

Да, это сложно понять человеческим умом. Можно посреди дня тысячу раз быть раздираемым распрями, несогласиями, вечным канюченьем, детскими шалостями… Но быть подобным младенцу и сохранять глубокий внутренний мир.

Может быть, я странную вещь скажу, но жизнь Тани – при всем ее личном несовершенстве – кажется мне счастливой. У моего друга свой рецепт счастья: не спорить с Божиим замыслом. Кисточкой в Божиих руках Татьяну можно назвать не только потому, что она рисует.