Научи меня, Господи, любить…

Великий пост — это время, когда мы нуждаемся в заботе и наставлениях наших пастырей. Они поддерживают и укрепляют нас. Но что мы знаем о них самих? Что знаем об их духовном пути? Сегодня мы беседуем с  епархиальным духовником протоиереем Валерием Генсицким.

Свет Почаевской Лавры

– Отец Валерий, мы знаем, что вся Ваша жизнь прошла в церковной среде. Не могли бы Вы рассказать о первых шагах своей осознанной духовной жизни?

– Первые шаги осознанной духовной жизни… Где они? Как вспомнить о них? Собственно говоря, у меня не было такого момента в жизни, когда бы я уверовал в Бога. Вот в здешней, к примеру, местности есть люди, которые пришли к Богу в зрелом возрасте. У нас этого не было. Я родился не просто в верующей семье – я родился в верующем обществе, неподалеку от Свято-Успенской Почаевской Лавры. Каждое утро я выходил на улицу и видел купола этой святой обители. Днем они переливались в солнечных лучах, а вечером горели в огоньках.

В нашем поселке был и свой храм – в честь Покрова Божией Матери. Настоятелем там служил насельник Почаевской Лавры архимандрит Савва. Службы у нас совершались по монастырскому уставу. Таким образом, не только на меня, но и на многих молодых людей нашего села оказала влияние эта духовная атмосфера – я ведь не один священник вышел. Архимандрит Савва был для нас примером, руководителем. В то время почти все молодые ребята пономарили в храме, читали проповеди. Помню, идет батюшка нам навстречу, а мы стесняемся его, пытаемся куда-то убежать. А он подзовет нас и давай конфетами угощать.

Общение с Богом началось само собой, с момента рождения. Совсем младенцами нас носили ко Причастию, когда чуть повзрослели – стали к исповеди ходить...

Отец для нас был настоящим авторитетом, при этом мы его никогда не боялись – он был очень добрым, но любое его слово было непоколебимым. Его слово – закон.

Духовным воспитанием, меня и моей младшей сестры, занималась бабушка. Родители много работали, а бабушка к тому времени была уже на пенсии. Поэтому всегда мы были при ней: где-то помогали, где-то и озоровали, как все дети. Но она всегда говорила, что Бог все видит и все знает. Частенько и наказывали нас – в угол ставили, ремешком баловали.

Помню, как бабушка готовила меня к исповеди: сказала, что к батюшке нужно прийти пораньше, три раза перекреститься и поцеловать Евангелие и Крест. Затем склонить свою голову и покаяться во всем батюшке, но скрывать ничего нельзя – Господь же все видит. Так и каялись… где-то обидели кого, где не помолись с утра или вечером. Перед исповедью мы все дрожали… Бог и батюшка ведь знают все, а сказать о проделках стыдно, страшно. Но каялись. И обещались больше не озоровать: не лазить, например, в чужой двор за черешней.

У нас вообще строго все было: мы молились, постились. Сегодня обычно говорят, что до 13 лет детям поститься нельзя. Это откуда такое правило взято? Можно сказать, что ребенку позволено не поститься, если ему это не по силам. Но то, что поститься ему запрещено, это современные выдумки.

Как я уже говорил, люди в нашем селе были все верующие. Даже учителя, которые в силу атеистического давления со стороны государства запрещали нам в церковь ходить. Они все равно тайком также исповедовались, причащались и венчались. Помню, идем в храм на Пасху, а учителя уже у ворот стоят – светят фонариками, записывают. А потом родителей в школу вызывали, беседовали с ними.

Был у нас и обычай колядовать на Рождество. У нас эта традиция не заключалась в исполнении какой-то праздничной песни, это было истинное прославление Господа. Все село в тот день приходило в движение. У батюшки нашего двери для нас всегда были открыты, и даже создавалась своеобразная очередь из колядующих. Почему? Батюшка всем давал по три белых монетки: десять, пятнадцать или двадцать копеек. Это были немалые деньги, учитывая, например, что булка хлеба стоила шестнадцать копеек. Учителя и здесь нас подстерегали. Поругают, запишут, но дальше этого никогда не заходило. То есть какой-то особой антирелигиозной борьбы у нас не было. Храмы не закрывали. А колокольный звон Почаевской Лавры никогда не прерывался.

Помню, как мы с бабушкой ходили туда. От нас до Лавры было около десяти километров. Мы снимали сандалики и шли босиком, а на подступи снова надевали. Так они оставались чистенькими. После службы на самом возвышенном месте мы устраивали трапезу – и как же было вкусно! Помидоры, хлеб, если нет поста – колбаса, если пост – селедка. Кажется, что не было ничего вкуснее на свете…

Жизнь за стенами отчего дома

Так я окончил школу-восьмилетку и уехал за шестьдесят километров в город Дубну учиться в техникуме. Учащиеся там были намного прохладнее к вере, и я по молодости своей поддавался этому общему настроению. Но по приезде домой на выходные службы посещал обязательно. Учился я хорошо, занимал даже должность старосты. Что примечательно, ребята, будь то верующие или нет, имели моральные принципы. И дело до наркотиков или пьянства никогда не доходило. Мы часто разгружали вагоны: жили ведь на стипендию одну, а ее особо не хватало. Родителей пытались не обременять, ведь понимали, что у них денег нет.

После техникума призвали меня в армию. Служил я в Риге. У нас была своеобразная привилегия – замполит наш был знаком с обществом местных интеллигентов, и нас часто водили на разные концерты. А когда его перевели, вся культурная программа и закончилась. Искушений больших не было, дисциплинировал порядок. Сегодня многие пытаются отлынить от армии, а раньше служить было за честь. Если парня не брали в армию – это считалось ненормальным. И как отрадно было приехать домой в форме! Помните поэму Александра Твардовского «Василий Теркин»?

- Нет, ребята, я не гордый.

Не загадывая вдаль,

Так скажу: зачем мне орден?

Я согласен на медаль.

На медаль. И то не к спеху.

Вот закончили б войну,

Вот бы в отпуск я приехал

На родную сторону.

Ну а после демобилизации я поступил заочно в институт. Работал преимущественно в транспортной системе: водителем, инженером по технике безопасности, заведующим гаражом. Работали все, потому что это было законом. Все понимали, что работать надо, хоть и зарплаты были у всех маленькие. Сегодня люди живут более роскошно и при этом всегда чем-то недовольны.

– В какой момент своей жизни Вы осознали, что хотите посвятить свою жизнь Богу и людям?

– Я уже говорил, что ребята у нас все с детства стремились к тому, чтобы послужить Богу, церкви, побывать в алтаре. И поэтому в семинарию в то время было очень сложно поступить. Во-первых, было много кандидатов, а во-вторых, семинарий было всего три: в Ленинграде, Москве и Одессе. Я попытался поступить в Одесскую, но не прошел. Нас из Львовско-Тернопольской епархии приехало поступать 58 человек, а мест было только 60. Вот как приехали мы целым вагоном, так и уехали обратно – никто не поступил. Хотя и рекомендации, и направления были… Принимали исключительно тех, кто приехал из другой области или России. Некоторых ребят батюшка Савва отправлял в Россию, здесь священников не хватало.

Так я и оказался в 1984 году в Ртищево. Здесь служил батюшка Василий, тоже приехавший некогда с Украины. Сын его был моим одноклассником. По приезде я стал служить пономарем. До сих пор не могу забыть того состояния, когда меня впервые ввели в алтарь… трепет и ощущение, что под ногами сейчас разверзнется земля... ведь недостоин я стоять там! Я хотел бы на всю жизнь запомнить это ощущение и посоветовать всем священникам и диаконам, входящим в алтарь, не привыкать к нему. Нельзя открывать дверь алтаря, как дверь в любую комнату.  

Каждая Литургия — это встреча с Богом. Это не просто воспоминание, это Тайная Вечеря. Здесь и сейчас находится Господь. Дай бы Бог сохранить это чувство! Этот страх и трепет.

Прошло время, и в 1985 году меня рукоположили. Помню, приехали мы с батюшкой на Михайлов день в Балашов, там служил архиепископ Пимен (Хмелевской). А настоятель мне и говорит: «Готовься, в воскресенье будем тебя крутить». А я думаю: что значит крутить? Куда крутить? Потом уж сказали о намерении Владыки рукоположить меня. Это великое Таинство я тоже запомнил на всю жизнь. Не забыл я и первую свою ектенью, и пройденный сорокоуст.

Молодым диаконом направили меня служить в Хвалынск. Немного послужив, поехал забирать матушку с новорожденным сыном (все это время они жили на Украине, я только время от времени ездил к ним). Прихожане в Хвалынске подготовили для нас домик, натопили его, принесли люльку для ребенка, постельное белье. С этого началась наша жизнь. В Хвалынске было очень хорошо, у батюшки было пятеро сыновей, а меня шестым называли – полюбился я ему. А потом нас перевели в Вольск. Встретил нас там отец Александр Ткачев. Здесь я прослужил диаконом три года.

Пастырство

В 1989 году архиепископ Пимен рукоположил меня в священники, и отправили нас на вновь открывающийся приход в Новоузенск. Помню, приезжаем с отцом Николаем Архангельским в Новоузенск, а нас там уже встречают с цветами.

В Новоузенске было очень непросто, народ там был абсолютно не воцерковленный. Часто устраивали сплетни, передряги. То начнут говорить, что батюшка где-то на поминках напился, то он в клубе танцевал. А народ не весь церковный был, и кто-то верил в эти слухи. Так вот прошло около шести-семи лет. Однажды мы с матушкой в храме задержались. Вдруг кто-то постучал. На пороге стоял парень, как сейчас помню, с длинными волосами и рыженькой бородкой. Слегка пьяненький… Предложил я ему прийти завтра, протрезвев. Но он очень настаивал и сказал, что завтра уже не придет. Я облачился, помолились мы с ним. И он начинает мне рассказывать, как уже несколько лет он представляется всем священником из Новоузенска по имени Валерий. Где-нибудь напьется, подерется и везде представляется батюшкой Валерием. Мне, конечно, неприятно было, ведь многие люди от этих слухов от храма отошли: о Церкви судят в первую очередь по священнику. Но с другой стороны, я испытал радость за этого человека, который нашел в себе силы покаяться в этом и признаться мне.

В Новоузенске мы купили два дома: для храма и церковный дом. Открыли ворота, а там лебеда в три метра. Пока обустраивали храм с домом, службы служили у одной верующей бабушки – Анны. У нее было очень много икон, как наш храм открыли – она их все и передала нам.

Первая служба в новом храмике состоялась 21 сентября, на Рождество Пресвятой Богородицы. Людей пришло очень много, еле помещались все, а уже в следующее воскресенье пришло намного меньше. Многие, по-видимому, решили просто посмотреть, что мы там делаем.

 В то время я был молод, мне хотелось как можно быстрее наладить приход, вспахать эту целину. Радея о клиросе, я ездил в Вольск и записывал на магнитофон песнопения, а затем давал это прослушивать нашим бабушкам. Со временем у нас и хор появился. Но что особо нужно отметить, люди там были искренне верующими, настоящими. Вообще, про Новоузенск можно написать целую трилогию. Спустя столько лет могу сказать, что он стал одним из лучших приходов епархии.

Там мы с матушкой и детьми прожили девять лет. Дети окончили садик, среднюю школу. Кстати, именно они стали нашими первыми проповедниками и миссионерами. Ведь поначалу нас совсем не воспринимали: что за батюшка? Зачем он здесь нужен? А за детьми постоянно наблюдали – и в садике, и в школе. Постоянно у них что-то расспрашивали, узнавали о жизни в семье. Так потихоньку нас и признали. Если открывается новый приход, очень важно, чтобы батюшка жил там со всей своей семьей, важно, чтобы он жил жизнью прихожан. Тогда и складывается крепкая община. Как ребенок маленький требует поначалу родительского внимания, так и приход. Молодым всегда нужно быть внимательным в отношении каких-то правил и порядков, устанавливаемых на приходе. Но при этом ни в коем случае нельзя быть теплохладным. Нужно до конца радеть о своем деле…

Потом нас перевели в Вольск. Из Вольска в Алексеевку, где ныне находится монастырь. Потом опять в Вольск. Из Вольска снова в Ртищево. Из Ртищева в Шиханы. А из Шихан меня перевели уже в Маркс, где и служу я до сих пор на протяжении десяти лет. Каждый перевод очень сложно давался. Порой в душе возникал некий ропот, несогласие. Но спустя годы становится отрадно – все меня знают, многие пишут письма и, надеюсь, молятся…

В Марксе приход тоже очень непростой. Искони православных людей здесь было немного. В основном было развито католичество и протестантизм. В 1945 году произошла депортация немцев. И на эту территорию приехали русские из разных уголков России. Так сложилось, что у людей здесь не состоялось традиционной общности. В том же Вольске были свои традиции, там другое отношение к Церкви. Но вот уже десятый год… Слава Богу, есть храм, часовенка. Даст Бог, еще один храм возведем.

О посте

– На дворе Великий пост. В чем, по-Вашему, он состоит?

– Я уже упоминал, что пост меня сопровождал с самого детства. Может, маленьким и давали молока, но мяса отродясь во время поста никто не вкушал. Что ели родители, тем и мы питались.

Конечно, пост заключается не только в ограничении пищи. Нам запрещали и в кино ходить, и телевизор смотреть. Новый год мы никогда не праздновали, потому что он выходил на Рождественский пост. Помню, еще в студенческую пору пришел однажды ко мне друг, в модном пальто в клетку, с приемником под мышкой, и зовет меня Новый год праздновать в клубе. Мне хотелось с ним пойти, но родители не отпустили меня. И так мне было неудобно перед ним, что вроде как я еще маленький совсем: его отпустили в модном пальто с приемником под мышкой, а меня нет…

Для нашей семьи пост всегда был обязательным и строгим. Поэтому, создав семью, став священником, у меня никогда не возникал вопрос: поститься моей семье или нет? Что у меня, что у моей матушки это привито с молоком матери.

Духовная жизнь именно тогда и начинается, когда ты отходишь от всего насущного, чаще обращаешься к молитве, задумываешься о добродетелях. Есть в светском календаре День спонтанного проявления доброты (празднуется 17 февраля). Но доброта разве раз в год должна проявляться? Она должна сопутствовать нам всегда и во всем. Научи меня, Господи, любить, молиться… Всегда, каждый день. Также и духовная жизнь, она должна быть не только во время поста. Нельзя привыкать к ней и снова отходить. Тем более жизнь духовного лица – она должна быть равномерной.

Многим кажется, что пост — это трудное время. Но на самом деле пост – это весна для человека. Это рождение и очищение нашего духа.

Порой на человека нападает отчаяние. В такие моменты хорошо бы вспомнить притчу о блудном сыне. Он совсем погибал, но был прощен. И так Господь примет к себе любого грешника. Пост дает возможность больше задуматься об этом, чем когда-либо. Наступает тишина. Раньше ведь даже театры, рестораны, рынки закрывали.

А затем приходит Пасха, радость. Это великий день победы. И как радостно, когда за этот пост ты смог победить какие-то свои страсти, непотребства. Трудно было, но ты смог. Пост для христианина — это как передышка для бегуна. Жизнь ведь требует от нас постоянного движения, а он дает возможность остановиться, подумать о душе. Отдохнул немножко и дальше идешь.

Хотелось бы пожелать начать Великий пост спокойно. Нужно у родителей обязательно попросить прощения, потому что мы перед ними всегда в долгу. Примириться и вступить в пост с умиротворенной душой. Нужно понимать, что Господу без любви жертва не угодна.

Беседовал священник Артемий Добрынин

Поделиться в: