Как меня в юности в Оптину не приняли

Твердое решение стать монахом будущий епископ Иосиф (Королев) принял, не достигнув 20-летнего возраста. Попав в Пафнутьево-Боровский монастырь, он стал духовным чадом и келейником известного схиархимандрита Власия (Перегонцева), который сказал ему, что не умрет до тех пор, пока не получит от своего духовного сына архиерейского благословения. Все случилось по слову старца. Ныне епископ Иосиф – наместник Оптиной пустыни. Во время нашей беседы он рассказал историю своего монашеского пути.

Как бык Быня мешал моему преуспеянию в послушаниях

В начале моего монашеского пути моему преуспеянию в послушаниях сильно препятствовал черно-белый монастырский бык Быня. Быня был большим, просто огромным быком: шея в обхват моих рук, а мне только что исполнилось семнадцать, и я был невысоким, худеньким и в очках. Зрение стало портиться как-то стремительно, возможно, от моей юношеской ревности и неумеренного чтения святых отцов. Своих очков я немного стеснялся.

Одно из моих первых монастырских послушаний было на коровнике. Как-то я отправился пасти стадо без очков, и зловредный Быня не преминул этим воспользоваться и увел двух коров полакомиться урожаем сельских жителей. После этого монастырю пришлось выплачивать компенсацию за капусту с четырех огородов, а меня хотели совсем изгнать из обители, но потом пожалели. Я написал объяснительную, где искренне раскаивался в своей невнимательности.

По правде сказать, в начале моего монашеского пути я встретился и с другими препятствиями, более серьезными, чем бык Быня. Например, сначала меня не приняли в Оптину пустынь. Мы приехали туда с мамой и младшими сестрами.

Мое намерение стать монахом было твердым. У меня, как у всех новоначальных, кто приходит в монастырь в юности, имелась определенная ревность, тяга к молитве. По милости Божьей легко запоминались утренние и вечерние молитвы, Псалтирь. Я жил службой.

Если изначально на службу ходишь с трудом – с годами совсем тяжело становится. Так вот, глядя назад, на свою юность, на себя самого, юного паренька, я думаю: как хорошо было бы пронести такой огонь, такую ревность к подвигу через десятилетия! Когда Господь призывает человека, то дает ему первоначальную благодать и ревность, зажигает в нем огонь веры, а дело верующего – хранить этот огонь, не дать ему угаснуть, не превратиться в потухшую головешку.

Апостол Павел призывал:

«Духа не угашайте. Пророчества не уничижайте. Все испытывайте, хорошего держитесь. Удерживайтесь от всякого рода зла» (1 Фес. 5: 19–22).

Святитель Феофан Затворник наставлял в связи с этим:

«Зовущая ко спасению благодать пробуждает спящего грешника… С сей минуты христианин начинает духом гореть, то есть неослабно ревновать об исполнении всего, на что совесть указывает ему как на волю Божию».

Святитель строго предупреждал, что горение духа погашается «отклонением внимания от Бога и дел Божиих, неумеренным озабочением себя делами житейскими, поблажками чувственным удовольствиям, плоти угодием в похоти, пристрастиями».

А последствия погашения духа ужасны:

«Погасни сей дух, погаснет и жизнь христианская. Человек опять становится, как был, нерадивым и беспечным, и начинает жить, как живется, не заботясь крепко, на худое ли он попадает или на доброе».

И особенно необходимо стараться положить доброе начало, быть строгим к себе и внимательным к своим обязанностям с самых первых дней своего иночества.

Преподобный Иоанн Лествичник писал:

«От твердого начала, без сомнения, будет нам польза, если бы мы впоследствии и ослабели; ибо душа, бывшая прежде мужественною и ослабевши, воспоминанием прежней ревности, как острым орудием, бывает возбуждаема, посему многократно некоторые воздвигали себя таким образом (от расслабления)».

А тогда мы с мамой спросили в Оптиной, к кому из братии нам обратиться по поводу приема в монастырь, и нам указали на отца Тихона, нынешнего скитоначальника. Он в 1994 году был почти на тридцать лет моложе, чем сейчас, и, конечно, еще не скитоначальник, а отвечал за поселение паломников.

Отец Тихон посмотрел на меня, невысокого и худенького (выглядел я моложе своих шестнадцати), и сильно засомневался, что меня можно принять в монастырь. Сказал:

– У нас некому будет за мальчиком присматривать…

Может быть, дело заключалось в том, что всего год назад в монастыре произошло убийство: были убиты иеромонах Василий, иноки Трофим и Ферапонт. Может быть, отец Тихон просто сомневался в том, что я смогу выдержать строй монашеской жизни и трудиться на послушаниях в силу своего юного возраста, – сие мне сейчас неведомо, но он нам с мамой отказал и предложил поехать в Пафнутьево-Боровский в честь Рождества Пресвятой Богородицы мужской монастырь, добавив:

– Там его, возможно, возьмут…

Если я и расстроился, то несильно, потому что твердо знал: все равно стану монахом, а в каком монастыре это произойдет, уже не так важно.

Как мы всей семьей пришли к Богу

Мои родители – простые люди, рабочие. Жили мы в Алтайском крае, в городе Бийске, и в те годы на весь Бийск был только один действующий храм. Мама и папа всегда верили в Бога, носили крестики, но были людьми нецерковными. Как-то раз мама, можно сказать, случайно зашла в церковь и купила там пару духовных книг. И это было как раз то, что мне требовалось в то время. Пути Господни неисповедимы… «Как непостижимы судьбы Его и неисследимы пути Его» (Рим. 11: 33).

Мама принесла домой духовные книги. Я их прочитал. И всё. Мне было пятнадцать лет – и мне этого хватило

Я был по характеру несколько замкнутым, больше домоседом. Возможно, Господь хранил меня от искушений и бурных волн юности. Любил читать. Считал, что не обладаю даром красноречия, не сумею написать сочинение на вступительном экзамене в вуз, и пошел учиться на техническую специальность КИП в Алтайский политехнический техникум. И вот в это время мама как раз принесла домой духовные книги. Я их прочитал. И всё. Мне было пятнадцать лет – и мне этого хватило. Господь-Сердцевед знает, в какой момент коснуться сердца человека, и вот Он так легонько коснулся моего.

Я отправился в храм на другом конце города, а потом стал ходить на службы постоянно. С жадностью читал святых отцов, святителя Феофана Затворника, «Добротолюбие»… Родителей стал звать в храм – и они слушались, стали ходить на службы. Сестры мои младшие тоже воцерковились, старшая из них окончила духовную семинарию в Тобольске, выучилась на регента, вышла замуж за будущего священника, растят сейчас шестерых детей. У средней сестры пятеро детей, самая младшая родилась, когда я уже ушел в монастырь… Все воцерковились.

Я воспринимал святоотеческие книги как руководство к действию. Написано: читать утренние и вечерние молитвы – значит, нужно молиться. Увидел объявление с просьбой о помощи в ремонте храма, и после занятий стал ездить на трамвае на другой конец города, помогать в ремонте. К своему удивлению, заметил, что приехал из прихожан я один, остальные – рабочие. Ну ладно…

Отбивали стены – я взял ведра, стал таскать старую штукатурку. Начал каждый день ездить и помогать в строительных работах. Из прихожан кроме меня мало кто приходил, но я на это не обращал особого внимания: внутренне уже настраивал себя на монастырь, где нужно будет трудиться и терпеть физические трудности.

В 1993 году мне исполнилось шестнадцать лет. Однокурсники в техникуме как-то сказали мне:

– Мы тебя видели в церкви!

Смеялись надо мной, что я хожу в храм. А я никак не реагировал. Видели – и хорошо.

Начался пост, и я объявил родителям, что мы теперь будем поститься. Они сначала удивились, а потом согласились. У нас в отношениях с родителями всегда было доверие, искренность, уважение друг к другу…

Мама потом стала трудиться свечницей в храме, позже – казначеем. Лет через десять после моего ухода в монастырь они переехали из Бийска в Боровск.

Когда человек приходит к Богу, ему хочется поделиться с другими людьми, и я пытался делиться. Я тогда дважды тяжело переболел воспалением легких, долго не мог выздороветь, и вот давал врачам, которые меня лечили, духовные книги.

Сам читал всех оптинских старцев (они тогда еще не были канонизированы), читал дневник преподобноисповедника Никона (Беляева)… Стал сам вести дневник.

В 1994 году архимандрит Ермоген (Росицкий; 1939–2018), один из самых почитаемых в Бийске священнослужителей, настоятель нашего Успенского кафедрального собора, дал мне записку к оптинскому старцу Илию с просьбой принять меня в монастырь. И мама собрала меня и двух моих сестер и поехала с нами в Оптину с тем, чтобы меня там оставить. Ей было уже понятно, что мне нечего делать в миру.

Но в Оптину меня, как я уже рассказал, не приняли, и мы поехали в Пафнутьево-Боровский монастырь.

Как начиналась моя монашеская жизнь

В Пафнутиево-Боровском монастыре в те годы все было очень просто, по дорожкам разгуливали куры. Маму и сестер поселили в паломническую гостиницу, меня – к трудникам. Подвели меня к моему будущему духовнику, отцу Власию (Перегонцеву). Батюшка посмотрел на меня и благословил мне остаться в монастыре.

Мама попросила батюшку:

– Смотрите за ним!

И уехала, а я остался. Все мне в обители понравилось, все быстро стало своим, родным. Поставили меня трудиться в лавку – тоже понравилось. Когда покупателей не было – плел четки, молился: мне хотелось молиться, подвизаться. Батюшка Власий поддерживал меня в моей ревности. Еще я пономарил.

Отец Власий служил раннюю литургию, приходил заранее, в пять утра, и я с ним приходил. Он совершал проскомидию, а я помогал ему поминать записки и синодики. Батюшка служил проникновенно, собирался полный храм народу.

После службы я шел в лавку. Как-то спросил нашего эконома, зачем у нас в лавке продаются мирские книги вместе с духовными, не лучше ли продавать только духовные? Я тогда так считал. Эконом был человек суровый (он потом ушел из монастыря), рассердился и отправил меня из лавки на коровник, где я как раз и познакомился с Быней, о котором и рассказал в начале своего повествования.

На коровнике трудился год, научился доить коров. Там имелась печка, и я учился печь хлеб.

Потом меня приняли в братию, дали подрясник. Для меня это был очень серьезный и важный день, когда я надел подрясник, монашеский пояс, скуфейку. Это была моя первая монашеская одежда, и отец Власий сказал мне никогда ее не снимать, не переодеваться в мирское при выходе за пределы монастыря. Шел 1997 год. Я был так рад! Это было просто счастье для меня! Приобщился к монашеству, влился в монашескую общину и на трапезу стал ходить уже с братией.

Потом отец Власий тяжело заболел онкологией, уехал на лечение, потом на Афон, где он провел шесть лет, а он был моим духовником с первых дней жизни в обители. Я его очень любил как духовного отца и чувствовал его духовную любовь.

Послушание и ропот

Когда я был еще послушником, то делил келью с другим послушником. У нас у обоих была ревность, желание подвизаться, мы вместе молились. К сожалению, его чрезмерная ревность постепенно стала приводить его к осуждению братии и начальства монастыря. Он стал все больше роптать, замечать и обличать нестроения и недостатки, которые всегда и везде бывают: «Не оправдится пред Тобою всяк живый» (Пс. 142: 2).

Святые отцы говорили, что для монаха ропот – самое большое искушение. Святой преподобный Ефрем Сирин предостерегал:

«Жалок тот, кто не приобрел послушания, но предается ропоту. Ибо ропот в монастыре – великая язва, соблазн для общества, разорение любви, расторжение единомыслия, нарушение мира».

Когда начинаешь роптать – благодать уходит. А если тебя покидает благодать – ты не можешь подвизаться. И в конце концов выходишь из монастыря. Так, к сожалению, произошло и с этим послушником: он ушел из обители.

Монашеский постриг и новые послушания

В 2001 году мне предложили постриг, и я сначала отказался: хотел дождаться батюшку Власия. Но в 2002 году уже согласился и был пострижен в рясофор в честь преподобного Иосифа (Волоцкого), ученика преподобного Пафнутия Боровского.

Мне доверили новые послушания бухгалтера и казначея, еще я вел канцелярию. В 2003 году вернулся батюшка Власий, и отец наместник поставил меня к нему келейником. Он стал принимать людей как духовник, к нему выстраивались огромные очереди, и я стоял в коридоре на приеме. Для меня это была школа терпения, смирения и общения с людьми. Все они были разными, кто-то был болен, кто-то требовал или просил пропустить его без очереди, кто-то роптал.

Мне потом говорили, что я был спокойным, невозмутимым, старался всех успокоить, передавал людям мирный дух. Не знаю, насколько это было так на самом деле, но я действительно старался утешить приходящих к батюшке. Отец Власий принимал с 4 утра до 9 вечера без перерыва на трапезу, к нему ехали священнослужители, архиереи, известные люди. И я дежурил тоже с 4 утра до 9 вечера. Потом уже у меня появились новые послушания, и меня заменили на дежурстве в коридоре духовные чада батюшки, его помощники.

В праздничные дни батюшка не принимал, служил литургию, накануне – полиелей. Он, несмотря на возраст и болезни (у него сильно отекали ноги, он ежегодно проходил курс химиотерапии), первым приходил в храм на братский молебен. Молебен начинался в 5:30, а батюшка в пять утра был уже в храме, подавал пример братии.

Уникальный храм Покрова

Жители Боровска показали мне уникальный деревянный храм, построенный еще в XVII веке на месте, где подвизался преподобный Пафнутий Боровский, где похоронены его родители. В нем не служили, но это был такой замечательный старинный и намоленный храм: древние стены, бревна, впитавшие историю четырех веков. Там чувствовался особый дух! Такие церкви разве что в Архангельске можно встретить, и мне очень хотелось в ней молиться.

Я благословился у отца наместника и стал каждый день за пять километров, через поле и речку, ходить туда и читать акафисты преподобному Пафнутию Боровскому и Покрову Пресвятой Богородицы.

Через год церковь передали нашему монастырю в качестве подворья, учитывая историческую связь между ними. Я уже тогда стал иеродиаконом, и мы с братией стали служить там литургию. Храму требовалась реставрация, и мы начали к ней готовиться.

В Советское время на прихрамовой территории проводились бесконтрольные захоронения, и поэтому ни подойти, ни подъехать, ни пройти крестным ходом вокруг храма не имелось никакой возможности. Батюшка Власий сказал мне, что к церкви должна быть дорога и необходимое пространство вокруг, и некоторые могилы придется перенести.

Мне было страшно этим заниматься и переносить захоронения, но я начал договариваться с родственниками, разговаривать с ними по-доброму, а когда с людьми говоришь по-доброму, объясняешь им – они понимают и соглашаются. Таким образом мы перенесли около 20-ти могил, и каждый раз я старался отслужить панихиду (в марте 2005 года я был пострижен в мантию с именем Иосиф в честь преподобного Иосифа Оптинского, а в апреле того же года рукоположен в сан иеромонаха, так что теперь мог служить панихиды). Еще на новом месте мы старались поставить оградки и памятники тем, чьи могилки переносили.

Перед началом реставрации меня назначили настоятелем подворья. Это для меня было новое и сложное послушание. В реставрации участвовали Министерство культуры и благодетели. Было решено раскатать храм по бревнышкам, сделать вычинку, заменить вставками гнилые места и заново собрать. Восстановили галереи-гульбищи, снизу добавился подклет – и храм поднялся.

Стал собираться приход. Люди приезжали из Москвы, Обнинска, Наро-Фоминска, Балабаново, других мест. После службы мы собирались на трапезу, обедали и общались. В наше время, как говорил апостол, «по причине умножения беззакония, во многих охладеет любовь» (Мф. 24: 12). Люди очень тоскуют по любви, и если давать им такую любовь, то они соберутся в общину вокруг пастыря:

«Входящий дверью есть пастырь овцам. Ему придверник отворяет, и овцы слушаются голоса его, и он зовет своих овец по имени и выводит их. И когда выведет своих овец, идет перед ними; а овцы за ним идут, потому что знают голос его. За чужим же не идут, но бегут от него, потому что не знают чужого голоса» (Ин. 10: 2–5).

Всей жизни может не хватить, чтобы пытаться достичь такого идеала Пастыря, но Господь призвал нас, священнослужителей, к этому стремиться.

По милости Божьей, по молитвам преподобного Пафнутия Боровского и моего духовника, батюшки Власия, нам удалось собрать дружную приходскую общину, которая росла с каждым годом. Я служил один, исповедал, причащал, беседовал. На службах молилось больше двухсот человек, и храм даже не вмещал всех желающих. У нас доходило до 330 крещений в год, и это была, конечно, не моя заслуга, а святые молитвы преподобного Пафнутия и Пресвятой Богородицы.

Потом духовные чада построили воскресную школу – через год она стала православной гимназией. Возвели еще на берегу реки Протвы чайную, которая стала любимым местом отдыха жителей Боровска. Красивое место…

«Не умру, пока ты не благословишь меня архиерейским благословением!»

А жизнь не стояла на месте. Я окончил заочно Калужскую духовную семинарию, потом Московскую духовную академию. По окончании МДА митрополит Климент привлек меня к преподавательской деятельности в семинарии и работе в Издательском совете Патриархии. Я занимался проектом «Летопись жизни святителя Феофана Затворника» (в архивах имелось множество неизданных документов). Занимался рецензированием книг. Защитил диссертацию «История Свято-Пафнутьева Боровского монастыря в XV–XVII веках», изучил историю монастыря, и от этого он стал мне еще ближе и роднее.

Мой духовник, батюшка Власий, неоднократно называл меня полушутливо владыкой, и я это серьезно не воспринимал. Потом он уже всерьез, при третьих людях, сказал мне, что я буду архиереем, но и тогда я это принял как шутку. Наконец я услышал от него такие необычные для меня слова:

– Не умру, пока ты не благословишь меня архиерейским благословением!

Еще сказал мне:

– Когда умру – вот тогда у тебя начнутся скорби…

И вот два года назад я был хиротонисан во епископа Тарусского, викария Калужской епархии. В январе 2021 года отошел ко Господу наместник нашего монастыря, иеромонах Пафнутий, и я был назначен новым наместником. Ввел повечерие, каждый вечер с братией после ужина ходили на повечерие с чином прощения – это очень объединяет братию. Было много планов, но не все успел исполнить.

В сентябре 2021 года, после длительного отсутствия, вернулся в монастырь батюшка Власий: он полтора года опять сильно болел, лежал по больницам, проходил очередную химиотерапию, задержался дополнительно в больнице из-за коронавируса. Он не сообщил нам, что едет, добрался на автобусе, пришел с остановки пешком.

Я как раз встретил его у ворот обители. Он уже знал, что я теперь архиерей и наместник монастыря, взял у меня благословение и спросил:

– Ну что, владыка, благословите меня в мою келью?

Я смутился, но благословил своего духовного отца.

Батюшка сразу стал служить. Были у нас с ним планы по восстановлению монастыря, но он заболел коронавирусом, состояние очень быстро ухудшилось, и 4 ноября он отошел ко Господу на 88-м году жизни. Завершилась целая эпоха монастыря. Для меня это был тяжелый удар, я плакал, винил себя, что не уберег батюшку. Сам совершил чин отпевания.

Оптина пустынь – один из духовных центров России

А в декабре этого же, 2021 года, я был назначен наместником Свято-Введенского монастыря Оптина пустынь и викарием Святейшего Патриарха с титулом «Можайский». И это я тоже очень тяжело пережил: на все был готов, лишь бы меня не забирали из Пафнутьево-Боровского монастыря, где мне дорог был каждый камушек, каждый человек… Ты не просто там живешь – у тебя все завязано на этом, ставшем тебе родным, монастыре, на этом дорогом тебе Покровском храме, на этих людях, которые стали твоими духовными чадами. Вся жизнь с этим связана. Так что вспомнились мне и слова батюшки о скорбях.

Что для меня послушание наместника Оптиной пустыни? Понятно, что Оптина – это один из духовных центров России, и я очень серьезно отношусь к возложенному на меня послушанию. Стараюсь быть внимательным к нуждам братии, доступным, общаться по-доброму, с любовью.

Надеюсь, с Божьей помощью, мы станем достойными преемниками преподобных отцов, подвизавшихся здесь.

Преподобные отцы наши, старцы Оптинские, молите Бога о нас!