Баба Катя из второго двора

Первый двор на старой Жилянской, 34, как второй и третий, охранялся 60-летним дядей Колей, грозным классическим бородатым дворником, зимой и летом ходившим в яловых сапогах и брезентовом переднике, с какой-то бляхой на груди, обозначающей его неограниченные полномочия во всех дворах, соединенных арками наших дореволюционных домов, с сараями на третьем дворе и несколькими кирпичными гаражами во втором, обладатели коих выезжали на довоенных «Победах», «Москвичах» и на одной 21-й «Волге», хозяин которой, некий 35-летний Сёма Бройшман, известный киевский саксофонист, в летнее время выдавал блюзовые рулады из открытого окна своей коммунальной квартиры.

Двор запирался дядей Колей старинными коваными воротами с тяжелой цепью и не менее тяжелым висячим замком, и никто после 12 ночи во двор попасть не мог. Разве преодолев трехметровый кирпичный забор между двумя домами, выложенный, как и дома наших коммуналок, из белого киевского кирпича дореволюционной компании братьев Ройсман.

Поскольку наше дворовое детство выпало на средину 1960-х годов, следовательно, дядя Коля в свои 60 помнил своё дореволюционное детство, своего отца, который в царское время также добросовестно служил дворником. А дворник в те времена был лицом государственного уровня, хранил дубликаты ключей от многих квартир, отчитывался перед квартальным полицмейстером, имел бляху на груди, а в случае беспорядка тут же издавал сирену из служебного свистка, не уступавшего звуку довоенного паровоза.

Любимым двором нашей детской команды был второй. Там стоял теннисный стол, а площадка между домом и гаражами служила футбольным полем, здесь же играли в ножички – метали их в землю, деля при этом начерченный круг. Выигрывал тот, кому удалось вырезать землю у соперника.

Еще играли в стенку, метая монеты о стену дома. По очереди кидали свои монеты таким образом, чтобы те, отскочив от «кона», падали на землю. Запоминали, где чья монета упала. В выигрыше оказывался тот, кто мог охватить расстояние между своей и чужой монетой пальцами одной руки.

Самой сложной игрой была игра в пекаря. Забытая нынче, но очень увлекательная, надо полагать, популярная не один век тому назад. Для игры необходимы метательные палки – биты – для каждого из игроков. Игроки, бросая биту строго по очереди, пытаются выбить рюху из круга. В это время задача пекаря при помощи своей биты не дать сбить рюху другим игрокам, «осалить» игрока (дотронуться до игрока своей битой) и самому сбить рюху. Если это пекарю сбили рюху, то пекарем становится «осаленый» игрок. Если рюха разбита, то пекарь должен её поставить на место.

Однако учиться сей премудрости можно было только на практике.

Но не будем отвлекаться от главного персонажа нашего рассказа – бабы Кати. Её домик, похожий на чулан, с крохотным палисадником, был каким-то образом прилеплен к тыльной стене дома. Баба Катя, маленькая кругленькая женщина в намотанных на голову даже в жару платках, опекала дворовых котов, которые плодились со скоростью цепной реакции, так что в марте и феврале во дворах стоял настоящий вой сражавшихся котячьих самцов. Естественно, такое бурное котячье нашествие не могло нравиться жильцам наших дворов. Кто-то умудрялся топить в мусорном ведре новые приплоды, а кто-то вызывал «будку», служащие которой, по типу булгаковского Шарикова, прибывали на место вызова с сеткой и огромными сеточными сачками, которыми накрывали перепуганных мурзиков и забрасывали в клетку автомобильного фургона.

Мы, мальчишки, не могли равнодушно смотреть на эти злодеяния. Забираясь на крыши сараев, швыряли в живодёров палками и камнями – не без риска быть пойманными одним из них. Но вот из своей каморки появлялась баба Катя. На деревянном подносе в её руках стояла бутылка водки, нарезанная колбаса, лук и огурчики. Здесь же лежало несколько «червонцев» – советских десятирублевок. Улыбаясь, она направлялась к будке и протягивала поднос старшему живодеру с такими словами:

– Вот, милые, отведайте колбаски, выпейте по рюмочке за моё здоровье. Болею я, а эти котики меня лечат. А знаете, милые, что говорит Писание? «Господь и скоты милует», а апостол Павел прибавлял: «Ибо знаем, что вся тварь совокупно стенает и мучится доныне по грехам человеческим». А кто их защитит, родненькие? Уважьте старуху, езжайте с Богом. Не трогайте котиков, ведь они братья наши меньшие…

Служащие «будки» – трое пропитых мужичков – не очень вслушивались в миссионерские речи бабы Кати, их больше интересовало содержимое подноса с водкой, закуской и красными купюрами червонцев.

– Ладно, старая, не тронем твоих кошек. Но учти: ежели они будут и дальше так плодиться и людям спать не давать, антисанитарию разводить, подогревом не отмажешься… Нанимай машину и вывози их куда-нибудь в деревню, в поле, лес. А то, гляди, завтра к тебе участковый придет и такой штраф накатает, что пенсии не хватит…

– Да уж, милые, постараюсь. Храни вас Бог за вашу доброту.

А мы, мальчишки, стояли на крыше сарая с открытыми ртами, глядели, как «Газ-53» с фургоном «будки» отправляется восвояси.

Когда я подрос и поступил в вуз, зашел как-то во Флоровский монастырь на Подоле и увидел согбенную старушку в черном. Вокруг неё вилась целая стайка котов. Я узнал бабу Катю. Она почти не изменилась, лишь лицо укрыла сеть морщин, сквозь которые, как мне показалось, излучался какой-то особый свет.

Диакон Сергий Герук