Выхода не видно — значит нужно молиться и молиться

В минувшем году исполнилось 60 лет со дня преставления митрополита Вениамина (Федченкова; 1880–1961), человека, чья богатейшая событиями, драматичная биография — неотрывная часть истории нашего Отечества и Русской Православной Церкви; чье литературное наследство для нас бесценно. История распорядилась так, что последней в жизни владыки Вениамина кафедрой оказалась именно Саратовская. О служении святителя Вениамина на саратовской земле и о его изгнании с этой земли рассказывает историк Ростислав Просветов.

«Слава Богу, все больше становлюсь “про­стецом”, — писал митрополит Вениамин в конце 1951 года. — А ум порочный — почти выбро­сил… И не хочу, чтобы “те” оскверняли святую исти­ну. Пусть другие как хотят: я же славлю простоту Божественную… Сам Бог есть простота, — часто гово­рил о[тец] Иоанн Кр[онштадтский]. И чем проще, тем они счастливее; и с ними блаженство! “Где просто — там ангелов со сто, а где мудрено, там ни одного” (Амвр[осий] Оптинский)». (Здесь и далее сохране­ны орфография и пунктуация оригинала. — Ред.) Мы также часто говорим о народе, что он «простой».

В Саратове верующие приняли владыку как «сво­его», с любовью. Старейшая насельница Свято-Алексиевского женского монастыря схимонахиня Капитолина (Гагарина) вспоминала: «Владыка гово­рил такие проповеди, что народ в церкви плакал. Всегда на его службах было битком набито. На выходе все стремились к нему под благословение, и он нико­му не отказывал, всех благословлял. Говорил: “Бог благословит!” — и благословлял. Многих привел ко Господу».

Митрополит Вениамин прибыл в Саратов в нача­ле декабря 1955 года. В архиерейском доме, где тогда располагалось епархиальное управление, он сразу же распорядился снять портреты Сталина и Патриарха Алексия I, а рядом с иконами поместил портрет отца Иоанна Кронштадтского. В своей первой проповеди в Троицком соборе митрополит Вениамин говорил, что многие люди не посещают церковь не потому, что не верят в Бога, а потому, что боятся лишиться рабо­ты. Он приводил в пример своего знакомого, который не ходил в церковь почти сорок лет, так как работал в советском учреждении. Когда же вышел на пенсию, то снова начал посещать храм.

В Саратове владыка определил для себя сле­дующие задачи: «1) новое место [для] проповедей; 2) самому нужно учиться молитве — ибо и конец бли­зок (76[-й] г[од]), последний этап жизни; 3) забота о семинарии и семинаристах; 4) окончание письмен­ных работ моих; 5) а еще: что Бог укажет».

Вот всё, что он хотел сделать. Не более. А глав­ное для него, как мы видим — то, что конец близок, «последний этап жизни».

Преподавателям и учащимся Саратовской духов­ной семинарии он рассказывал о личности и жизни свя­того праведного Иоанна Кронштадтского. Разъяснял духовенству, что под лояльностью к советской власти необходимо понимать нейтральность, невмешатель­ство Церкви и духовенства в мирские дела. Во время одной из таких бесед саратовский священник — иеро­монах Иоанн (Вендланд), впоследствии митрополит Ярославский и Ростовский, в гостях у которого был владыка, заметил, что такое понимание лояльности недостаточно и что лояльность означает нечто боль­шее (например, духовенство должно принимать уча­стие в борьбе за мир и прочее). Владыка не согла­шался с такой постановкой вопроса. Он считал, что касаться политики церковнослужителям не нужно. Их сфера — вопросы веры. Но когда власть касается религиозных вопросов, то здесь можно и нужно выска­зать свое мнение.

Так, митрополит Вениамин обратил внима­ние на выступление первого секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева на четвертой сессии Верховного Совета СССР, замечая, что его речь была гру­бее и хуже, чем речь председателя Совета мини­стров СССР Н. А. Булганина. В частности, в этой речи Хрущев касался положения в странах народной демократии (то есть Восточно-Европейского блока): «В своих “рождественских посланиях” американ­ские деятели заявляют, что они “молятся” за измене­ние существующего строя в этих странах, и открыто обещают “поддержку” Соединенных Штатов Америки в этом деле, — говорил Хрущев. — Уж коли речь зашла о “рождественских посланиях”, которые приоб­ретают столь ярко выраженный политический харак­тер, то можно понять авторов этих посланий. Ведь они представляют довольно солидные фирмы… <…> Связь американских авторов совсем не религиозных “рож­дественских посланий” с капиталистами, изгнанными или бежавшими из стран народной демократии, самая тесная. Желая изменения новых порядков в странах народной демократии, эти американские деятели хотят возвращения в этих странах капиталистических поряд­ков, возвращения капиталистам заводов и фабрик, возвращения земли крупным земельным магнатам». Видимо, в этих «рождественских посланиях» владыка не усматривал, в отличие от Хрущева, политического подтекста и вполне верил в искренность «молящихся» американцев. «Разве американский народ не может молиться?» — удивлялся владыка. Ведь, по сути, исходя из контекста выступления первого секретаря, он им в этом праве отказывал. И почему здесь необ­ходимо видеть только политический подтекст? Это митрополита Вениамина удивляло.

Обо всех действиях и высказываниях нового саратовского архиерея тут же докладывалось сара­товскому уполномоченному В. Ф. Филиппову. Тот незамедлительно направил председателю Совета по делам Русской Православной Церкви при Совмине СССР Г. Г. Карпову, секретарю Саратовского област­ного комитета КПСС Г. А. Денисову, председателю исполкома областного Совета депутатов трудящихся А. П. Бочкареву, а также начальнику управления КГБ при Совете Министров СССР по Саратовской обла­сти А. Г. Соколову секретное информационное пись­мо, в котором подробно рассказывал о том, что митро­полит Вениамин в общении с духовенством «высказы­вает политически неправильные мысли» и что «такая позиция митрополита Вениамина ставит его в один ряд с американскими и прочими колонизаторами».

В Москве на письмо наложили резолюцию: «Т[оварищу] Иванову. Нужно на М[итрополита] Вениамина составить справку с учетом другого письма т[оварища] Филиппова и дать т[оварищу] Карпову для разговора при случае с Патриархом». В «другом пись­ме», как и в полугодовом отчете, Филиппов писал, что «за короткий период пребывания в Саратове митро­полит Вениамин проявил себя как махровый реак­ционер, монархист, для которого чужды советский народ, Родина, патриотизм, о чем он намекает и даже говорит в беседах со священниками, преподавателя­ми и воспитанниками семинарии». «По моему глубо­кому убеждению, — продолжал Филиппов, — в лице митрополита Вениамина мы имеем дело с плохо зама­скированным врагом Советского государства и наро­да. Этот травленый волк в целях более сильного воз­действия на верующих прикидывается кроткой овеч­кой. Так, во время проповеди он вздыхает, плачет, заставляя тем самым плакать и верующих. Проповеди говорит доходчивым языком и проверяет, как поня­ли его, для этого он задает вопросы стоящим около него верующим. Во время службы, проходя по церкви, целуется с верующими, ласкает их лица, похлопывает по плечу и т. п. Такими методами он добивается нуж­ного для него влияния на верующих». Из этого упол­номоченный делал вывод: «Необходимо немедленно освободить митрополита Вениамина от обязанностей управляющего Саратовской епархией, так как я убе­дился, что с таким “управителем” нельзя установить нужного для дела контакта».

Карпов Г. Г. ознакомил Патриарха с «поведе­нием» владыки Вениамина в Саратове. По его сло­вам, Патриарх был возмущен: «И это в то время, когда мы искренне хотим хороших отношений с пра­вительством и когда видим, что правительство к нам так благоприятно относится». Через несколько дней, 3 февраля 1956 года, митрополит Вениамин был уже в Москве на приеме у Святейшего вместе с насто­ятелем Троицкого собора протоиереем Иоанном Цветковым, который был автором доносов на вла­дыку. Вначале Патриарх беседовал с владыкой нае­дине в течение двух часов. Затем был приглашен про­тоиерей Иоанн, чтобы подтвердить его слова, сказан­ные об Америке и «руководителях советского пра­вительства». «Вы же можете поссорить нас с пра­вительством», — сокрушался Патриарх в присут­ствии священника. По информации, которая вско­ре дошла до уполномоченного, на некоторые вопро­сы Святейшего митрополит Вениамин отвечал молча­нием. Пожурив его таким образом в присутствии отца Иоанна Цветкова, Патриарх Алексий пригласил вла­дыку к себе на дачу в Переделкино, где у него в это время гостил митрополит Нестор (Анисимов), осво­божденный из семилетнего заключения. С митрополи­том владыка Вениамин был знаком еще с Поместного Собора 1917–1918 годов. И, судя по всему, влады­ка охотно воспользовался предложением, не упустив возможности встретиться с давним своим знакомым, который к тому же был духовным чадом святого пра­ведного Иоанна Кронштадтского и оставил о нем свои воспоминания.

Саратовская епархия включала в себя две обла­сти — Саратовскую и Балашовскую. Посетить упол­номоченного по Балашовской области Я. А. Климова митрополит Вениамин смог только 9 мая 1956 года. Ввиду небывалых снегов и плохих погодных условий прибыть туда раньше не было никакой возможности. На встрече с Климовым владыка сказал, что он при­слан в Саратовскую и Балашовскую епархию, чтобы навести порядок в личном составе духовенства и укре­пить приходы священниками, которые были бы спо­собны выполнять возложенные на них задачи.

Достойна внимания характеристика, прислан­ная из Совета по делам Церкви балашовскому упол­номоченному. В документе говорилось, что митропо­лит Вениамин «принимает меры к укреплению церк­ви, усиленно заботится о кадрах духовенства», что он «допускает высказывания, что в СССР нет свободы совести, что церковь не может и не должна вести борь­бы за мир, а может только молиться». В этой связи Совет просил уполномоченного внимательно отне­стись к управляющему епархией и после первой беседы с ним сообщить о ее результатах. От такой характе­ристики забеспокоился не только Климов, но и мест­ный обком КПСС с облисполкомом.

Митрополит Вениамин продолжал совершать объ­езд Балашовской епархии. Уполномоченный Климов сообщал в Москву, что «массовые выезды митропо­лита в приходы во время полевых работ нежелатель­ны», о чем его просили уведомить областные органи­зации. Также он просил Совет «обратиться к патриар­ху с просьбой дать указание митрополиту Вениамину Саратовскому и Балашовскому не выезжать на места для совершения богослужений в сельских церквах в июле, августе и сентябре текущего года». Однако владыка благополучно осуществил все запланиро­ванные поездки на июнь. Так, 18–19 июня он посе­тил город Урюпинск и служил в Покровской церкви, где хранилась местночтимая икона Божией Матери «Урюпинская». Буквально через день после этого там состоялось традиционное ежегодное празднова­ние в честь этой иконы, собравшее до шести тысяч паломников. Балашовский уполномоченный сообщал и о посещении владыкой в четверг, 21 июня, прихо­да села Рождественского и проведении там церковной службы, в результате которой «работа в поле в этот день на прополке свеклы, подсолнечника и уборке сена была сорвана». В ответ на это Климову сооб­щали из Совета: «Вести переговоры с митрополитом Вениамином по вопросу проведения им церковных служб во время полевых работ Совет считает нецеле­сообразным». Уполномоченный заручился поддерж­кой настоятелей приходов сел Пески, Самодуровки и Рождественского, которые «высказали мнение, что Вениамину целесообразнее уйти за штат и прекратить культивировать мероприятия, которые противоречат общим интересам страны». Уполномоченный бомбар­дировал своими докладами Москву, уверяя, что управ­ляющего епархией необходимо удалить. Изрядное рве­ние балашовского уполномоченного, равно как и его саратовского коллеги, в Москве не поддерживали.

Балашовского уполномоченного беспокоило еще и то, что владыка Вениамин направлял в Балашов духовенство, «способное проводить мероприятия по укреплению деятельности церковного прихода». Более того, он ходатайствовал об открытии второй церкви с передачей верующим здания железнодорож­ного клуба, принадлежавшего ранее Покровскому женскому монастырю. Весь обслуживающий персо­нал действующей балашовской церкви (уборщицы, просфорницы, сторожа и др.) состоял из монахинь этого монастыря, что свидетельствовало о сохране­нии монашеской общины в городе. Для владыки это было очень важно. Именно сюда он направил про­тоиерея Емельянова-Олейника (который уполно­моченным характеризовался как «истинный служи­тель церкви, влиятельный проповедник»), священни­ка Н. В. Рубанова («ревностный служитель церкви», осужденный в свое время по 58 ст. ч. 10 УК РСФСР на 10 лет) и священника В. Г. Малушкина (тоже судимого). Два диакона церкви (В. А. Шарабаров и А. П. Свистов) также были судимы и отбыли наказание в лагерях за «антисоветскую» деятель­ность. Казначеем церкви в Балашове стал знако­мый митрополиту еще по Богословскому институту в Париже Леонид Алексеевич Гринченко, вернувший­ся в 1947 году из-за границы и также уже отбывший срок в мордовских лагерях. Иными словами, в городе формировалась крепкая православная община.

В сельских храмах священнослужителей не хвата­ло, поэтому владыка Вениамин благословлял в лет­ний период служить там студентов духовных семина­рий в священном сане. Не имея возможности посе­щать семинарию с беседами и лекциями (это было ему запрещено), митрополит все чаще встречал­ся с духовенством в неформальной обстановке — в епархиальном управлении, где он сам проживал.

Владыка продолжал совершать еженедельные воскресные богослужения в саратовском Троицком соборе и службы в большие церковные праздники. На ремонт церквей от отпустил свыше миллиона рублей. Также его заслугой можно считать «умиро­творение враждовавших между собой групп церков­ников в Энгельсской и Ершовской церквах». В под­боре и расстановке кадров духовенства он «руководствовался соображениями, чтобы духовное лицо было благочестивым и несребролюбивым».

Тем временем уполномоченный Филиппов в своем неприязненном отношении к владыке Вениамину дошел до того, что не гнушался собирать о нем все мыс­лимые и немыслимые слухи и домыслы. Свои доклады в Совет он завершал, к примеру, такими выражения­ми: «Либерализм патриархии к лающему и кусающе­му церберу лишь только поощряет его к большей раз­вязности и наглости. Кстати, митрополит Вениамин хлопочет сейчас о возвращении из Америки к нему в Саратов Ольхиной Евгении Александровны — доче­ри княгини Волконской. Итак — все это звенья одной цепи. Достаточно поставить один вопрос: кому выгод­на такая деятельность митрополита В[ениамина], и все станет ясным». В Совете напротив таких выпадов заметили: «Формулировки какие!»

Очередным поводом для крайнего возмуще­ния саратовского уполномоченного стала пропо­ведь митрополита Вениамина в кафедральном соборе 9 декабря 1956 года, в которой он нелестно отозвался о неверующих людях. Филиппов тут же вызвал влады­ку к себе и потребовал от него ответа, заявив, что такой проповедью «были опорочены и очернены честные советские люди, которые в своей жизнедеятельности руководствуются высокими принципами коммунисти­ческой морали». Между митрополитом и уполномо­ченным возникла полемика, в ходе которой Филиппов стал утверждать, что «царства небесного нет и коорди­нат его никто не знает, поэтому, не надеясь на небо, мы строим счастливую жизнь для всех людей на земле».

После этих слов он в очередной раз настойчиво просил Совет поставить перед Патриархией вопрос о немед­ленном освобождении митрополита с поста управля­ющего епархией. И ему в очередной раз разъясняли, что нельзя уполномоченному дискутировать по вопро­сам вероучения с управляющим епархией, так как этим он ставит себя в глупое положение. Основной зада­чей уполномоченного является оказание нужного вли­яния на всю деятельность Церкви и, главным образом, на духовенство и епархиального архиерея как на цен­тральную фигуру. «У Вас с Вениамином сложились такие отношения, которые исключают возможность какого-либо влияния на него с Вашей стороны в нуж­ном для нас направлении, — писали Филиппову. — Приводить в официальном докладе такие выражения, как “собачьей преданностью”, “своей гнусной бол­товней”, “к лающему и кусающему церберу”, “нахо­дился в трогательно-лирических отношениях”, “тара-бумбией морочил голову” и т. д. (см. доклад стр. 2, 6, 7, 8 и 9) совершенно неуместно». Уполномоченного прямо инструктировали, что убрать Вениамина «лучше всего… руками самого духовенства (недоволь­ные Вениамином среди них очевидно имеются), кото­рому необходимо написать лично патриарху о нелест­ных отзывах о нем Вениамина, и патриарх должен будет на это как-то реагировать. А если патриарх спро­сит мнение Совета о Вениамине, тогда мы и скажем свое слово. Такое решение вопроса будет дипломатич­нее и для Совета удобнее. Если Вы сумеете осторожно и умело организовать это дело — это и будет резуль­тат Вашей работы с духовенством».

Филиппов незамедлительно приступил к действи­ям. Однако «осторожно и умело» организовать дело он не мог. Уже в октябре-ноябре 1957 года на сара­товского уполномоченного стали поступать многочис­ленные жалобы в Совет о его вмешательстве во внутрицерковные дела. В результате в область с провер­кой выехал старший инспектор Совета А. М. Пашкин.

По итогам проверки Пашкин в докладной запи­ске на имя Карпова сообщал, что «митрополит каким был, таким, в основном, и остался в своей церков­ной деятельности, ничего нового нет». Ревизор при­знавал, что саратовский уполномоченный без надоб­ности обострил свои отношения с управляющим епар­хией, и по ряду вопросов его информация о деятельно­сти митрополита была недостаточно объективной. Он также признавал, что жалобы на Филиппова о его вме­шательстве в церковные дела на месте подтвердились: «Например, Вениамин в присутствии т. Филиппова заявил мне, что он ни одного священника не может назначить, переместить или уволить, не согласо­вав предварительно свои церковные мероприятия с Уполномоченным. Когда я попросил Вениамина при­вести факты, он их назвал». Далее выяснилось, что управляющий Саратовской епархией был вынужден по указанию Филиппова уволить своего секретаря и казначея и что все церковные вопросы митрополит должен был согласовывать с уполномоченным.

На следующий день после состоявшейся беседы с участием уполномоченного и представителя Совета митрополит Вениамин восстановил на работе секре­таря и казначея епархии; ранее он уволил их за зло­употребление денежными средствами, а это были люди КГБ, и работники госбезопасности через Филиппова попросили вернуть их на место.

В ходе своего визита в Саратов Пашкин встретился также с первыми лицами Саратовской области, чтобы ознакомиться с их мнением относительно лично­сти и действий управляющего епархией. Заместитель начальника управления КГБ по Саратовской области Мякишев, повторяя тезисы Филиппова, докладывал, что митрополит Вениамин высказывал свое недоволь­ство сложившимся положением не только в кругу при­ближенных, но и в проповедях, что он «протаскивает антисоветские взгляды». Мякишев заявлял, что вла­дыка старается устранить лояльно настроенных свя­щенников и подбирает священников с антисоветскими взглядами, бывших судимых. Он просил Совет принять меры к удалению митрополита, «т. к. его деятельность нежелательна и вредна». Когда же Пашкин указывал на то, что к оценке деятельности митрополита нужно подходить не с точки зрения саратовских интересов, а с точки зрения интересов общегосударственных, т. к. его перевод из Саратова, например, в Куйбышев при­несет мало пользы, Мякишев соглашался: пусть тот остается в Саратове. Но в целом склонялся к мысли, что митрополита Вениамина «вообще нужно устра­нить от церковной деятельности», то есть уволить на покой.

Заведующий отделом пропаганды и агитации Саратовского обкома КПСС Черных также выска­зывал Пашкину свое мнение и мнение первого секре­таря обкома Денисова о том, что церковная деятель­ность владыки Вениамина в Саратовской области нетерпима. Он просил Совет не только рассмотреть, но и окончательно решить этот вопрос. В итоге стар­ший инспектор Совета пришел к выводу, что сло­жившаяся ситуация вряд ли будет исправлена в бли­жайшее время и, учитывая позицию местных орга­нов власти, взаимоотношения между уполномочен­ным и управляющим епархией не будут «правильно построены».

В своем докладе по итогам поездки в Саратов он резюмировал: «Решить на Совете вопрос о целе­сообразности рекомендации патриарху об устране­нии митрополита Вениамина от руководства церков­ной деятельностью, который стремится своей деятель­ностью внести в среду верующего населения разные кривотолки политического характера в антисоветском направлении». Рукой Карпова поверх текста была начертана резолюция: «Согласен».

Обвинения владыки в антисоветской деятельности были голословными. Никаких конкретных фактов най­дено не было. Иначе это грозило бы уголовным делом. Напротив, митрополит Вениамин уверял Карпова в своем письме к нему: «Я таков и теперь, каким был и прежде, во время работы в Америке за С[оветский] Союз». Владыка оставался верен своему убеждению, что необходимо признавать ту власть, которая дана Богом, и подчиняться ей.

Но судьба владыки была уже решена. 16 октября 1957 года он записал в дневнике: «…теперь надвига­ются новые события; возможно, что придется опять переменять епархию (уже 4-ю в России за десяти­летие)… Кое-что хочется записать. Нужно молиться! Обстоятельства так осложняются, что не видно выхода. Следовательно, нужно молиться и молиться… По воз­можности, часто. Выход какой? Чтобы не повредить о. И[оанну] Ц[ветко]ву, лучше оставить его здесь, а самому проситься у Патриарха в Куйбышев, а отту­да — перевезти в Саратов еп[ископа] Митрофана (с академическим образованием) для семинарии. Однако — на волю Божию».

В письме к Надежде Павлович он пишет: «Лекции (беседы) мои давно прекратились: причина — в моей неосторожности… Зато теперь я свободнее могу писать. Слава Богу за все! Вообще, здесь я больше для себя работаю: приходов мало… По-видимому, Промысл Божий хочет, чтобы я, хоть немного, вошел внутрь себя. Удастся ли справиться с собою, Бог весть».

Ускорили события публикация и радиопостанов­ка второго романа историко-революционной дило­гии Олеся Гончара «Перекоп». В нем митрополит Вениамин был показан не просто как один из участ­ников Белого движения, но как его духовный лидер. «Группа студентов семинарии» в письме Карпову сооб­щала: «Вся наша родина слушает об ужасах, которые Врангель и его друзья совершали на территории нашей молодой Республики, и возмущаются той жестокостью и дикостью, чинимой ими. Мы тем более возмущаем­ся, что у нас в Саратове руководит духовной жизнью этот самый епископ Вениамин, и теперь уже в сане митрополита. Просим Вашего вмешательства, об уда­лении его от нас, ибо мы не хотим учиться под руко­водством душителя свободы русских граждан, и чтобы был назначен новый руководитель, более уважаемый в нашей среде епископ».

Нет никаких сомнений, что за спинами семина­ристов стояли отдельно взятые «духовные отцы», направляемые твердой рукой уполномоченного. В Москву к Патриарху с копией в Совет была послана еще одна жалоба на владыку и его окружение за под­писью шести человек. Впоследствии, ознакомившись с этой жалобой, владыка писал, что в ней сплош­ная ложь: «Трудно — среди хитрости. О Боже!». «Кажется, из М[осквы], — продолжал он, — при­шлют ревизию. Но — не против нас, а наоборот. Мне и это не радостно: лучше терпеть, чем “побеждать”!.. Впрочем — воля Божия. Буду ждать, не торопясь. Господи, помилуй нас, грешных!».

Ждать оставалось недолго. Согласно выписке из протокола № 29/с заседания Совета по делам Русской Православной Церкви, было решено реко­мендовать Патриарху Алексию «направить митро­полита Вениамина на пенсию». Подводя итог своей работе в этот период, уполномоченный Филиппов признавался, что «с таким митрополитом, каким является митрополит Вениамин, добиться того, чтобы церковь делала то, что нам политически выгодно и целесообразно, нельзя. Это он красноре­чиво доказал своей службой в Латвии, в Ростовской области».

Исходя из пометок, которые на документе остави­ли в Совете, следовало, что митрополита Вениамина из Саратова нужно было «безусловно убрать, так как там находится семинария». Назначить же в Саратов следовало епископа из Иркутска. Тогда же было признано необходимым освободить от своих обязанностей и саратовского уполномоченного.

1 февраля 1958 года митрополит Вениамин записал в дневнике: «Перемены жизни. Мне предстоит в близком будущем (м[ожет] б[ыть], через 1–2 недели) оставить Саратов и уехать, по постановлению Патриарха (точнее: за ним стоящих), в Псково-Печерский монастырь “на отдых”. М[ожет] б[ыть], “временно” (едва ли). А м[ожет] б[ыть]? Церковь Божия учит нас, что все совершается по милостивому Промыслу Господню. Слава Богу за все».

Монахиня Анна писала об их вызове в Москву и увольнении владыки: «Колчицкий хотел, чтобы я была во время чтения указа… Владыка слушал спо­койно, не возражал, не спорил, ничего не просил, никого не обвинял… В высшей степени благородно. И Патриарх в Москве был очень милостив… добро­желателен и благодарен Владыке, — что Владыка доверился ему и ничего не желает. Пусть будет стыдно врагам Владыки явным и неявным».

Таким образом, в Саратове митрополит Вениамин пробыл чуть более двух лет. 20 февраля он был уволен на покой с пребыванием в Псково-Печерском мона­стыре, где и поселился 27 февраля. Управляющим Саратовской епархией был назначен архиепи­скоп Палладий (Шерстенников), до того занимав­ший Иркутскую кафедру. Он быстро нашел общий язык с уполномоченным и, как сообщал послед­ний, за короткий срок «проявил себя как деятель православной церкви, твердо стоящий на лояльной к Советской власти позиции».