«Отец Кирилл своей жизнью показал, что Евангелие исполнимо»

Архимандрит Кирилл (Павлов)В ульяновском Дворце книги прошел вечер памяти архимандрита Кирилла (Павлова) — встреча с монахиней Евфимией (Аксаментовой), автором книг «Сердцем я с вами... К 60-летию преставления преподобного Рафаила Оптинского, исповедника» и «Увидеть однажды. Воспоминания об отце Кирилле (Павлове)». Во встрече принял участие митрополит Симбирский и Новоспасский Лонгин.

Монахиня Евфимия — насельница Иерусалимского Крестовоздвиженского ставропигиального монастыря. Почти два десятка лет, начиная с иноческой молодости, она провела рядом со старцем Кириллом. Митрополит Лонгин — «птенец гнезда Сергиева». Троице-Сергиева лавра и ее духовник отец Кирилл оказали огромное влияние на его жизнь, на выбор монашеского пути. Беседа с ними была посвящена тихому служению отца Кирилла и его незабываемым урокам.

Увидеть евангельскую жизнь

— Как вы познакомились с отцом Кириллом, как он вошел в вашу жизнь?

— Троице-Сергиева лавра — это сердце русского Православия, и особенно остро это ощущалось в те, уже далекие теперь, 1980-е годы. На всей территории нынешней Российской Федерации было всего лишь два мужских монастыря: Псково-Печерский монастырь, который никогда не закрывался благодаря тому, что некоторое время находился на территории независимой тогда Эстонии, и Троице-Сергиева лавра.

В 1985-м году, когда я туда пришел, это был, наверное, самый благоустроенный и внешне, и внутренне монастырь. И он был наполнен совершенно замечательными людьми. Там были настоящие монахи.

Монашество, да и вообще христианская жизнь, — это то, что передается опытным путем. В чем заслуга преподобного Сергия, а потом его духовных чад, духовников лавры, каким был и отец Кирилл? Это люди, которые своей жизнью, без высоких слов, без красивых речей, без каких-то объемных письменных трудов, показали окружающим их людям, что Евангелие исполнимо. И, видя эту евангельскую жизнь, люди удостоверялись в подлинности христианства лучше, чем если бы они прочитали огромную библиотеку и выслушали бы десятки часов замечательных, великолепных и глубоких речей.

К отцу Кириллу тогда приходило огромное количество людей — и насельников лавры, и студентов Московских духовных школ, и мирян со всей страны.

Студентов в моё время было достаточно много — где-то 700–800 человек. У многих были духовники в лавре. И, конечно, больше всего духовных чад было у отца Кирилла.

Помимо того, что он присутствовал на всех богослужениях, он исповедовал в одном из приделов Трапезной церкви: с начала вечернего богослужения и до самого конца, пока не ушел последний человек. Уже служба давно закончилась, а Исповедь все продолжалась… Батюшка исповедовал монашествующих, священников. Кроме того, он принимал мирян в так называемой «посылочной» при проходной лавры, куда можно было прийти обычным людям. Перед братским обедом братия лавры собиралась у него в келлии для чтения монашеского правила. А вечером приходили семинаристы, которым он читал Священное Писание. Они набивались в его келлию буквально как селедки в бочку. Сегодня я даже не могу себе представить, как человек мог каждый день жить в таком режиме, в таком ритме. Монахиня Евфимия в своей книге воспоминаний пишет об этом достаточно много.

Для большинства из тех, кто приходил к батюшке, самым главным его поучением была заповедь о постоянном чтении Священного Писания. Он и сам подавал в этом пример. По слову преподобного Серафима Саровского, ум человека должен как бы плавать в Священном Писании, чтобы он каждое свое слово и каждый свой поступок, каждое движение души согласовывал с Евангелием. Думаю, что у отца Кирилла именно так и было.

Монахиня Евфимия:

С помощницей Л.В. Пьянковой и собачкой Джоником— Подмосковное Переделкино — это литературное место, которое все знают: эти литературные дачи, старый Преображенский храм. И к храму примыкала Патриаршая резиденция. В 1990-м году мы, молодые сестры, приехали туда, в основном из Пюхтиц: Патриарх Алексий с детства знал и любил Пюхтицкий монастырь, и совершенно объяснимо, что первых своих помощниц на место своего патриаршего служения он пригласил именно из этой обители. Мы приехали и выполняли обычную женскую повседневную работу, устраивали быт: кто-то кормил людей и трудился на кухне, кто-то подвизался на скотном дворе, кто-то на огородах. Нас было там человек 8 сестер, и батюшка в резиденцию Патриарха время от времени приезжал. Вот так мы и познакомились.

Отец Кирилл бывал в Переделкине еще во времена Патриарха Пимена. Тогда это место, по-моему, курировала лаврская братия, да?

Митрополит Лонгин:

— Дело в том, что в свое время Патриарх Алексий I попросил у Иосифа Виссарионовича дачу. Ну, куда поселить Патриарха? Переделкино — это был дачный поселок Союза писателей, и там при храме, который не закрывался, была пара старинных зданий — бывшая усадьба бояр Колычевых, родственников святителя Филиппа. И вот ее отдали Церкви. Преображенский храм стал Подворьем лавры, там служили лаврские иеромонахи. Патриарх Алексий I там жил и скончался. А вот Патриарх Пимен как-то не очень любил это место. Он жил в Москве, в Чистом переулке, и практически не ездил в Переделкино.

Монахиня Евфимия:

— Да, таким образом в годы Первосвятительства Патриарха Пимена Переделкино было местом отдохновения для некоторых из старшей братии, сам же Патриарх не любил там бывать. Отец Кирилл гостил в Переделкине обычно две недели перед Великим постом. Великий пост — это время большой нагрузки для старшей братии, для духовников. И вот эти две недели были большим подспорьем для батюшки.

В 1990-м году заступил на Первосвятительскую кафедру Патриарх Алексей II. Он полюбил Переделкино и выбрал эту резиденцию как свое место жительства. И было непонятно — удобно ли будет старцу посещать Переделкино как прежде. Однако Святейший Алексий был расположен к отцу Кириллу и так же стал приглашать старца отдохнуть в резиденции перед Великим постом. А затем уже само здоровье батюшки так распорядилось, что после разных операций ему было необходимо место, где он мог бы как-то реабилитироваться. В лавре нагрузка была сверхчеловеческая, и единственным спасением для отца Кирилла было уехать хоть куда-то, в более-менее изолированное место, чтобы прийти в себя. И таким местом стало Переделкино.

Переделкино. Первые годы после инсультаНо важно сказать такую вещь: до того, как произошел инсульт, отец Кирилл был человеком, который не нуждался в опеке келейников. То есть ни в лавре, ни в Переделкине не было такого келейника, который бы, например, подавал рясу старому немощному человеку, сопровождал его повсюду — нет! В лавре, впрочем, братия (доброхотов было много) помогали старцу с великой радостью, особенно когда он бывал окружен толпами народа… Но батюшка был всегда предельно собран и организован, и старался, пока были силы, обходиться без помощи посторонних, не позволял себе требовать к своей персоне какого-то особого внимания. Поэтому келейников в обычном понимании ему не нужно было. Но все же и в лавре, и в Переделкине требовался хоть кто-то, кто помогал бы просто, к примеру, тяжести носить — бесконечные упаковки с подарками для людей. Раздача подарков была одной из особенностей отношения к людям отца Кирилла. На территории прилегающего к резиденции приходского храма была большая крестильная — там он принимал людей. Вот туда и нужно было донести все эти гостинцы, все тяжести — книги, иконки, шоколадки. Угостить людей — это было первостепенным делом для батюшки. Поэтому, если появлялся на горизонте какой-то благодетель, его просили прежде всего снабдить батюшку тем, чем бы старец мог порадовать людей: конфетами, конечно, церковными календарями — их тоже не всегда можно было простому человеку достать, а батюшка и это учитывал. Все это было очень актуально в 1990-е годы, когда люди голодали, нищенствовали. Многие находились в очень тяжелых, драматичных жизненных ситуациях. Вот так и проходила в Переделкине жизнь подле старца…

К духовникам идут с горем

— А с чем люди приходили к отцу Кириллу?

Монахиня Евфимия:

— В 1990-е годы в стране, как мы помним, всё изменилось. А Церкви отдавали монастыри, храмы — жизнь церковная возрождалась. К старцу шел поток монашествующих, которые начинали всё с нуля и нуждались в совете опытного духовника. Приходили и миряне, у которых горе, у каждого серьезные проблемы. Люди, прежде всего, с горем приходят в Церковь, обращаются за помощью к духовенству. Так что масштаб переживаний, которые выпали на долю отца Кирилла и вообще духовников того периода, был колоссальный. Всем досталось в то время, поэтому жалеть себя не приходилось.

Батюшка ведь прожил большую жизнь — 98 лет. И что это было за время: период коллективизации, потом война, потом — послевоенная жизнь в государстве с антирелигиозной политикой, потом — разгром страны, распад Советского Союза, «лихие» 1990-е… То есть какой ни возьми период — он весьма тяжелый, и жалеть себя совестливому человеку было некогда. Надо было жить не для себя, а для людей. Тогда я не переставала удивляться, где брал силы отец Кирилл для своих больших трудов…

Конечно же, Господь помогал Своему преданному ученику.

— И нужно было всех принять в сердце, и утешить, и ещё дать совет духовный?

Монахиня Евфимия:

— Да, люди шли за советом. И проблем у них было множество, и советы им требовались самые разнообразные — старец давал эти советы с великим рассуждением и любовью, помолившись, конечно, Богу о вразумлении… Одним человеческим умом охватить такое множество запросов и проблем было невозможно.

Митрополит Лонгин:

— В те годы мне пришлось восстанавливать подворье Троице-Сергиевой лавры в Москве, и я хорошо помню это время. Может быть, кому-то покажется: Москва, что там восстанавливать? А в 1992-м году, когда меня назначили на подворье, я страшно возмутился духом.

Назначили против моей воли, я совершенно не хотел никуда уходить из лавры. Я только что вернулся из Болгарии, закончив обучение, и был просто счастлив в лавре, в своей крохотной келлии. Меня сделали помощником эконома, и мне больше ничего не надо было. И вот когда сказали, что у эконома на меня есть такие планы, я прямо вознегодовал, что меня опять из лавры куда-то выгоняют.

На Подворье ЛаврыЯ сказал отцу эконому, нынешнему наместнику Валаамского монастыря, что не согласен и пойду к батюшке, откажусь. А он говорит: а мы с наместником раньше тебя к батюшке сходим. Тогда в братском корпусе на первом этаже была трапезная, а на втором — батюшкина келлия. И вот, перед обедом я поднимаюсь к нему со своим смущением, а навстречу спускаются батюшка и отец наместник. Батюшка меня увидел и заулыбался: «О, отец настоятель подворья лавры идет!» Мне было очень обидно и досадно. Но делать нечего, пришлось ехать.

А Москва была тогда совсем не такой как сейчас. На месте подворья, хоть это и центр города, Садовое кольцо, была громадная мусорная куча, которая не вывозилась, наверное, года два. А внизу, на дороге напротив храма, стоял остов сгоревшего троллейбуса. И он стоял там целый год. Вечером было темно, грязно, страшно. Конечно, ничего похожего на сегодняшнюю роскошную, цветущую, богатую Москву тогда не было.

Но для нас было очень важно, что батюшка принимал живое участие в нас. Я приехал туда один, а потом постепенно начала собираться братия. Мне хотелось с самого начала, чтобы это был не просто приход в Москве, подчиненный Троице-Сергиевой лавре, а настоящая, пусть и небольшая монашеская община, хотя особых условий для этого не было. Но что-то удалось, и за 11 лет, пока я там был, собралось 18 человек. Многие из братии часто ездили к батюшке, советовались. Я сам советовался с ним во всех основных вопросах, которые касались дальнейшей жизни подворья. Он не раз приезжал к нам и участвовал в Великом освящении возрожденного Троицкого храма. Так что мы тоже были с ним достаточно глубоко связаны и во многом жили по его благословению.

— Матушка, как отец Кирилл вел себя с разными людьми? Была какая-то общая черта в его поведении?

Монахиня Евфимия:

— И прост он был, и почтителен с любым человеком. У него не было какого-то пиетета перед сильными мира сего или уничижительного пренебрежения к тем, кто попроще.

Я вспоминаю сейчас свою жизнь, ошибки, что совершала в начале иноческого пути: я вообще никакого представления не имела тогда о том, что такое духовная жизнь, как общаться с людьми, даже с такими, как отец Кирилл. И я поняла, что он относился всегда к тебе лучше, чем ты того заслуживал. Это я сейчас говорю не только про себя. По большому счету, мы не стоим особых похвал, мы не блещем добродетелями, если уж разбираться со своею совестью. А старец относился к человеку лучше, чем он того заслуживал, с любовью врачевал наши немощи и недостатки — и это стимулировало к росту, давало добрую надежду, особенно если человек склонен к унынию. Например, мое детство не было церковным, я не была воспитана в вере. Отсюда, от отсутствия познаний о христианской нравственности и морали, — и поврежденное восприятие действительности у моего поколения, все наши трудные душевные состояния, сложные психологические, как бы сейчас сказали, проблемы, склонность к унынию, депрессиям. Это многим моим ровесникам знакомо. И вот, когда ты оказываешься лицом к лицу с человеком духовным, святым, а он относится к тебе с любовью и материнской нежностью, вселяя в тебя благодарность Богу и веру в то, что ты можешь исправиться, — вот это очень дорогого стоило.

Если в тебе звучит Евангелие — ты услышишь волю Божию

— Я не могу такой вопрос не задать. Наверное, каждому человеку в своей жизни хочется увидеть старца, пообщаться со старцем. Чем отличается старец настоящий от старичка в монашеском звании? Каким был отец Кирилл? Насколько я понимаю, он себя старцем не считал и не называл никогда.

Монахиня Евфимия:

— Да, скромность его и кротость шли как бы впереди него. Это скажет каждый, кто знаком был с батюшкой. Это всегда поражало в нем. И для меня, в частности, это стало критерием того, как надо смотреть на мир и на людей. Там, где есть вот этот кроткий дух, — значит, там правда. А если его нет, то ты уже взираешь немножко критически на ситуацию. И в этом нет, кстати, ничего плохого — взирать критически на ситуацию. Мы должны учиться мыслить критически, рассуждать о том, что происходит и вокруг, и в нас самих. И рассуждать, конечно же, с кротостью тоже, иначе будут ошибки.

Митрополит Лонгин:

Отпуск в Крыму. Молитва на богослужении— Наверное, критерий такой же, как и критерий настоящего христианина: человек ни в коем случае сам себя не должен считать кем бы то ни было. Если он сам считает, что он старец, что он духовен, что он может и должен кому-то на что-то указывать, — надо как минимум с этим человеком быть очень осторожным и внимательным.

Я хотел бы еще вот о чем сказать, говоря об отце Кирилле и о старчестве. У современного человека, церковного или околоцерковного, который в церковь заходит время от времени за чем-то полезным, как в магазин, отношение к старцам очень прагматичное. От старца требуют обязательно прозорливости: «Ой, вы знаете, он про меня все знает! Вот, я была у старца, он мне все про меня рассказал!». Требуют очень жесткого и навязчивого указания, что делать человеку. Я знал таких «старцев». Приезжают к нему, допустим, молодой человек с девушкой и говорят: «Мы хотим пожениться, благословите на брак». — «Какой брак? Никаких браков! Ты иди в мужской монастырь, ты — в женский. Так я вам благословляю!» И, вы знаете, есть люди, которым это нравится, они такого ищут. Им кажется, вот оно — настоящее, правильное. Но это не так.

Отец Кирилл всегда не просто уважал, а необыкновенно трепетно относился к свободе самого человека. Когда его спрашивали: «Батюшка, как поступить?..» — первое его слово было: «А как ты сам думаешь, как твое сердце располагается?» И он обязательно подводил человека к тому, чтобы тот сам, внутри себя принял какое-то важное и нужное для него решение, ни в коем случае никогда напрямую не навязывал свою волю. Были отдельные люди, которые не просто изредка приходили за советом, а окормлялись у него долгие годы по-настоящему. Там он, конечно, позволял себе несколько другие, более близкие отношения. Но вот для основной массы людей никаких «прозорливо указующих повелений» у него никогда не было.

Монахиня Евфимия:

С инокиней Натальей Аксаментовой— Здесь хочется вспомнить то, что всегда было главным для батюшки, о чем владыка говорил в самом начале, — это любовь к чтению Евангелия. Потому что если ты хоть немного приобщился этого духа, если ты полюбил Христа, если Он стал тебе родным, душа человека начинает оживать. Поэтому, если говорить простым человеческим языком, отцу Кириллу было неинтересно предрекать. А этого от него хотели многие: вот, укажите нам волю Божию, вот так прямо, и мы сделаем. Отец Кирилл в этом плане был человек тонкий. Если в тебе звучит Евангелие — ты услышишь эту волю Божию, ты поймешь её, и ты пройдешь свой жизненный путь. Пройдешь какой-то свой этап становления. Может быть, он будет длинный, но он будет твой.

На моей памяти бывало так: если кто получал от духовников такие вот императивные указания, то все равно — проходило время, и человек приходил к тому, с чего начал. Он понимал потом, что нуждался в том, чтобы разобраться самому. Случались даже драматичные, трагические ситуации, если человек пренебрегал той внутренней работой, которую он должен был проделать. А ее можно проделать правильно, только если человек пребывает в Боге, в евангельском духе.

Поэтому основная проповедь отца Кирилла — это проповедь о любви ко Христу и о любви к Евангелию. Он был, как очень хорошо сказал отец Павел Великанов, человеком, влюбленным в Евангелие. Казалось бы: ну, что тут такого? — ничего особенного. Но вот эта влюбленность в Евангелие на сегодняшний момент — какая-то исключительная редкость. Хотя мы и считаемся христианами, и страна у нас христианская, называем себя Святая Русь. А вот этой влюбленности — ее особо-то и не найдешь.

Болезнь: «последний аккорд хвалы Богу»

— Наверное, это очень показательно: что собрал человек в своей жизни, с тем он и придет к старости, к болезни, к какой-то немощи. Как отец Кирилл переносил свою болезнь?

Монахиня Евфимия:

— Тут вы правы, безусловно. Что накопишь, то и откроется во всем цвете на последнем этапе твоей жизни. Я сейчас часто об этом думаю, потому что уже давно за плечами молодые годы, уже подступает период, когда надо серьезно готовиться к переходу в вечность, как и любому христианину.

Конечно, накопленный багаж отца Кирилла, его смирение, кротость, любовь к людям и ангельское терпение в период болезни словно проявились с особой яркостью и силой. Если бы мужество и великодушие христианина были притворными — они бы просто исчезли перед лицом серьезных испытаний.

Я вспоминаю житие священноисповедника Рафаила (Шейченко), одного из последних оптинских духовников, который прошел лагеря — более 20 лет в заключении провел. «Не переживайте за меня», — писал он своим чадам, когда его отправляли в очередное, последнее, третье по счету заключение. Духовные чада беспокоились: ведь отец Рафаил уже совсем не молод, и здоровье его расшатано, как же он это заключение переживет? А преподобный писал: «Это мой последний аккорд хвалы Богу»! И вот таким же аккордом хвалы Богу была и болезнь батюшки отца Кирилла. Это не высокопарные слова. Человек, преданный Христу, у Него, Спасителя своего, черпал силы духовные пережить испытание тяжелой болезнью, и пережить достойно, с душевным благородством.

В обществе отца Кирилла всегда присутствовало ощущение душевного подъема, радости, царили взаимовыручка, мир, тишина в сердце. И это же чувствовали все мы тогда, когда он болел. Мы это испытывали в течение 13 лет, что старец лежал парализованный, при всем том, что болезнь его была действительно серьезной и мучительной, и борьба за жизнь была подчас драматичной. Его мужество, его кротость продолжали согревать всех приходивших к нему. Даже когда он уже ничего не мог говорить.

— И люди приходили к своему духовному отцу, даже несмотря на то, что он не мог им уже ничего сказать?

Монахиня Евфимия:

— Люди, конечно, понимали, что бесед и Исповедей больше уже не будет. Но на старца было достаточно посмотреть, чтобы душа получила свое таинственное назидание. Кто общался с батюшкой, тот это подтвердит. Да, люди приходили. Мы, понятное дело, не могли пускать народ каждый день, это было просто невозможно в силу объективных причин. Выбирались определенные дни, какие-то большие праздники, для приезда лаврской братии, других посетителей. Мы по-прежнему раздавали подарки от имени батюшки, сохраняя традицию. Батюшка одно время еще мог благословлять людей, радовался приезду братии, мог и несколько слов сказать. Но постепенно силы его покидали, он угасал, умолкал, и последние 3–4 года не разговаривал совсем... Но людей к старцу мы продолжали пускать. Люди были рады просто увидеть своего духовника хотя бы 3–4 раза в году.

- Владыка, когда батюшка отошёл ко Господу, в Лавру слетелись люди буквально со всей страны. Вы участвовали в отпевании, расскажите, пожалуйста, какая тогда была атмосфера.

Митрополит Лонгин:

— Вы знаете, есть такое древнее наблюдение: когда умирает праведник, скорбь, естественная для окружающих в такой ситуации, смешивается с неким радостным, торжествующим чувством. Думаю, это ощущали все, кто знал отца Кирилла, и кто был на его погребении. Было чувство, что мы хороним человека, исполнившего до конца свой долг христианина, монаха. Но об этом очень трудно говорить. Вообще, о многих вещах трудно говорить, пересказывать то, что глубоко в сердце. Но вот это чувство почти пасхального торжества — я думаю, его испытывала большая часть людей, которые знали отца Кирилла.

Монахиня Евфимия:

— Хотелось бы поблагодарить всех присутствующих здесь, всех пришедших на нашу встречу.

Вспоминать своих духовных наставников — это доброе дело, которое никого из нас не может утомить, никому не может наскучить, а напротив — будет бесконечно согревать, питать и поддерживать душу. Пример их христианского подвига — это, как мне думается, именно то, что творит и созидает не только наши личные судьбы, но и историю нашего Отечества. Только заметить это можно не сразу, а порою по прошествии многих и долгих лет…

Не только политики, великие полководцы, деятели культуры творят историю — незримо для внешнего мира она созидается и в монашеских келлиях, в святых уголках с зажженными лампадками… Тихий свет, исходящий от этих лампад, — только он, осторожно и ласково, как слово богомудрого старца, указывает тебе на главный смысл человеческой жизни.