Мы вернемся

Митрополит Питирим (Нечаев) в книге «Русь уходящая» описал случай, произошедший в 1954 году. «В Академии художеств была выставка Павла Корина. Были выставлены подлинники его полотен „Русь уходящая”. Патриарх сказал: „Сейчас много народу, так что вы сходите, посмотрите, а потом, когда закроется, я тоже схожу. А пока вы мне все расскажете”. И мы пошли. Леня Остапов был еще в мирском, я — в рясе, а у Пимена (будущий архиепископ Пимен (Хмелевской)) был уже крест. Ходим мы, смотрим, а за нами — целый хвост народу: „Вон, «Уходящая Русь» ходит!” — слышится за спиной. Мы надеваем рясы в гардеробе, а там с балкона смотрят: „«Уходящая Русь» совсем ушла!” Тут Пимен поднимает голову и громко говорит: „А мы еще вернемся!”».

Вызов времени

Времена не выбирают. Человек неуловимо, но непреклонно испытывает влияние эпохи. Живет ее идеями, дышит ее событиями, мыслит ее категориями. Эпоха дает импульс творческому началу, по ее канве создается судьба художника. А если художник творит в момент исторического разлома? Когда то, что определяло и его жизнь, и жизнь предшествующих поколений, перечеркнуто и предано осмеянию. Останется ли он верен своей идее, своему пути?

Судьба и творческий путь Павла Дмитриевича Корина во многом были определены временем грозных послереволюционных преобразований. Он, рожденный в 1892 году в семье потомственного иконописца, всегда чувствующий необыкновенную тягу к темам духовным, был вынужден в угоду времени писать плакаты «Окна РОСТА», оформлять сцену Большого театра к первой годовщине Октября. Иконописец из Палеха, с 11 лет учившийся профессии, помогавший знаменитому Нестерову в росписях Марфо-Мариинской обители, в период расцвета своего таланта создавал эскизы для станций метро и оформления гастрономов.

Мощная пластика, чеканная и обобщенная форма, сдержанная и одновременно насыщенная цветовая гамма с введением отдельных цветовых акцентов, плотная, многослойная живопись отличают живописную манеру Корина. Большинству нынешних зрителей он известен как автор знаменитой картины «Александр Невский» и монументального портрета Г. К. Жукова. Но подлинной вершины его талант достиг при работе над другой картиной, картиной, которой нет…

20–30-е годы прошлого века. . Наступившая эпоха не терпела инакомыслия и неоднозначности, она требовала от художника четкого ответа: «На чьей ты стороне?». От ответа зависела не только степень реализации замыслов художника, но и сама его жизнь.

Религия объявлена вне закона, священнослужителей расстреливают или отправляют в ссылки, храмы закрывают и разрушают, мощи святых выставляют на поругание. Но Павел Дмитриевич на компромисс со временем не пошел. В атмосфере жесткого режима, при котором искусству была отведена роль глашатая соцреализма и лакировщика действительности, Корин бесстрашно дает свой ответ на вызов эпохи, начиная работу над главной картиной своей жизни.

«Это — реквием»

В 1925 году Корин вместе со своим учителем М. В. Нестеровым ходил в Донской монастырь на отпевание Патриарха Тихона. Это не был визит художника в поисках интересной натуры. Корин, будучи искренне верующим человеком, знал Патриарха. Когда в 1922 году Первосвятитель был арестован и заключен в казначейских покоях Донского монастыря, Корин, как и многие москвичи, отнес заключенному передачу, получив в ответ записку с благодарностью и фотографию Патриарха.

Жена художника, Прасковья Тихоновна Корина, которая, кстати, была воспитанницей школы при Марфо-Мариинской обители, вспоминает: «Такое множество представителей духовной, старой Руси прибыло на похороны! Со всех сторон съехались истые монахи, игумены с изможденными лицами. Калики перехожие, странники, слепые точно вылезли из XVI–XVII веков. Павел Дмитриевич проводил там много времени, ходил каждый день, делал зарисовки…».

«Написать все это, не дать уйти. Это — реквием», — написал художник в своей записной книжке. В самом названии картины звучала не только констатация изображаемого факта, но и личное отношение к произошедшему. Скорбь, осознание значимости момента. Название «Русь уходящая» появилось позже с легкой руки М. Горького, посетившего мастерскую художника и видевшего наброски. Название из оценочного превратилось в более «правильное» с идеологической точки зрения. «Последний парад осужденных историей на небытие». И сама картина в глазах большинства представлялась констатацией того факта, что Церкви нет места в новом мире, она уже «сброшена с корабля современности». Только вот сам художник предавал ей совсем другой смысл. И продолжал работать над ней на протяжении всей оставшейся жизни.

Художник задумал изобразить крестный ход во время похорон Патриарха, чтобы запечатлеть «образы духовной стати предков». Корин ходил с записной книжкой на службы в московские храмы, зарисовывал особенно заинтересовавшие его лица, записывал пояснения на полях. Православная Русь — от нищего до высших церковных иерархов — должна предстать перед зрителем по замыслу автора. Персонажи объединены общим состоянием, полны внутреннего духовного огня, но при этом каждый обладает индивидуальным характером. Работа над задуманной картиной привела художника к знакомству со многими духовными лицами, среди которых были и простые монахи, и знаменитые архиереи, и патриархи.

«Увидеть неочевидное»

Работа над «Реквиемом» стала делом практически всей его жизни — слишком велика и глобальная была тема. Не случайно даже эскиз работы датируется 1935–1959 годами. Судя по эскизу, действие картины должно было разворачиваться в Успенском соборе Московского Кремля. В храме собрались верующие — на Литургию, но не на ту, что совершается в данную минуту, а которая длится в Вечности. Такое решение сюжета позволило художнику обратить всех героев картины лицом к зрителю, что в свою очередь способствует наиболее яркому раскрытию портретных характеристик.

В центре рядом с богатырем-архидиаконом — маленькая фигура митрополита Трифона в алом пасхальном облачении, которая ярким факелом горит, освещая собой все пространство картины. Зритель видит сразу трех Патриархов — Патриарха Сергия (Страгородского), святителя Тихона (Беллавина), Патриарха Алексия (Симанского). Все они носили первосвятительский сан поочередно, а здесь изображены вместе, и у каждого — знаки патриаршей власти.

Есть на эскизе еще один Патриарх, будущий — Пимен (Извеков). О том, что иеромонах Пимен станет Патриархом, Корин не мог знать — это случится после его смерти. Но, судя по эскизу, он собирался поместить иеромонаха Пимена на переднем плане картины, что подчеркивает особый смысл и его значимость для художника.

Исследователи отмечают, что Корин изобразил будущего Патриарха как человека волевого, решительного, физически крепкого, в то время как его фотографии того же периода передают образ человека кроткого и тихого. Художник и не стремился к фотографической точности, но тонким чутьем всегда безошибочно определял главные черты изображаемого, даже если они не были очевидны для окружающих.

Рассматривая портреты, которые писал Корин для будущей картины, видишь и конкретную личность, и обобщенный образ. В каждом человеке прочитывается и его собственная история, и история всего народа.

Парный портрет «Отец и сын», написанный как подготовительный этюд к картине, показывает смену поколений четко и просто. Облик отца — могучего, седобородого человека, крепкого, цельного, символизирующего прошлое, контрастирует с обликом сына, более хрупкого, сложного по душевному строю. Пальцы на руках сына нервно сплетены.

Корин пишет схимницу из Ивановского монастыря. Придя позировать «по послушанию», она не заметила обстановки мастерской, не стала вникать в замысел художника, а сразу предалась привычному делу — молитве.

Всех персонажей, которые должны были разместиться на картине, связывает одно — вера, которую не сломать. Всех их отличает горящий взгляд, устремленность ввысь, даже у сидящего нищего. Герои сомкнулись стеной, словно защищая алтарь. Их соединяет единое духовное пространство. Ничего не отделяет зрителя от персонажей картины. Лица большинства отмечены глубокими сосредоточенными раздумьями. Но в картине нет и намека, что перед нами — жертвы великой исторической ломки, смиренно принимающие приговор эпохи…

Общий красновато-синий колорит полотна с вкраплениями золота, строгая величавость фона, таинственное мерцание свечей — все усиливает суровую торжественность этой сцены.

Когда появились еще первые этюды к «Реквиему», многие встретили их в штыки, упрекая художника в безыдейности. Но даже многочисленные доносы не отвратили Корина от работы над «опасной» картиной. Среди них были и письма «коллег по цеху», адресованные самому Сталину: «Подготовка Корина к основной картине выражается в сотне эскизов, натурщиками для которых служат махровые изуверы, сохранившиеся в Москве остатки духовенства, аристократических фамилий, купечества и т. д. Корину позируют бывшие княгини, ныне ставшие монахинями, попы всех рангов и положений, протодьяконы, юродивые и прочие подонки… Наши попытки доказать ему ложность взятой им темы пока не имели успеха… Прошу Вашего указания по этому вопросу». Какое мужество нужно было иметь, чтобы выдержать подобный натиск, какую безраздельную веру!

Больше чем картина

Более 30 эскизов, каждый из которых был практически завершенной картиной, выполнил художник. Почти четверть века писал Павел Корин окончательный эскиз, который завершил в 1959 году. Но художник так и не перенес готовую картину на большой холст. Натянутый на гигантский подрамник, холст этот и поныне стоит в мастерской-музее художника. Закончить масштабную картину художнику не позволило состояние здоровья. Но и перенеся несколько инфарктов, он не оставлял замысла. Незадолго до своей смерти в 1967 году он произнес с горечью: «Не успел».

Художник совершил творческий и человеческий подвиг, создав выдающееся в истории русской живописи полотно — выдающееся своим прозрением церковной и отечественной истории, своим пророческим духом. Он говорил: «За всю Церковь нашу переживал, за Русь, за русскую душу. Для меня заключено нечто невероятно русское в понятии „уходящее”. Когда все пройдет, то самое хорошее и главное — оно все останется».

«Уходящая Русь» стала чем-то бо/льшим, чем картина. Вопреки всему, даже своему собственному названию и своей незавершенности, она поведала не о прошлом, а о вечности. О том, что за уходом — возвращение, за смертью — Воскресение. А значит, прав был Владыка Пимен: «Мы еще вернемся!».

Оксана Баландина

Поделиться в: