Кладбищенский смотритель

Жил этот человек в небольшом старинном юго-западном русском городке. Был у него дом, образцовое хозяйство, хорошая жена и трое послушных детей – великое родительское утешение. Но старшего сына любил он как-то особенно. Да и сын вполне оправдывал отцовскую любовь – от самого своего младенчества и до того времени, как совсем уже «встал на ноги», ни разу не доставил он родителям каких-то особых неприятностей.

Гордился отец сыном, что и говорить, и гордости своей не скрывал.

И вот в один, как думал отец, счастливейший день в доме был накрыт роскошный праздничный стол, за которым все родные и близкие собрались в ожидании любимого сына, брата и друга, вот-вот ожидаемого на пороге после блестящей защиты диссертации по какой-то научной теме из области правоведения.

К тому времени молодой человек успел получить высшее образование – окончил Высшую школу МВД – и имел офицерское звание. Был он, ко всему прочему, чрезвычайно хорош собой, и у праздничного стола, вместе с родителями и гостями, его ждала столь же прекрасная юная невеста.

Радостное ожидание собравшихся достигло своей кульминации после того, как он позвонил и сообщил, что подъезжает и уже буквально через несколько минут обнимет их всех.

И вот, представьте себе… Да нет, представить такое трудно, невозможно. И даже мысль о том, что произошло, вызовет у любого нормального человека боль, недоумение, ужас. Даже гнев. Что это?! Почему, зачем?

Коротко говоря, вместо молодого, прекрасного, полного жизненных сил, талантливого и всеми любимого родного человека они получили его бездыханное тело – раздался еще один звонок, и отец услышал, что его сын, направлявшийся домой в автомобиле, погиб в аварии на соседнем перекрестке...

«Где стол был яств, там гроб стоит», – вспоминаются печальные строки Гавриила Романовича Державина о внезапной смерти.

Успехи, радость и любовь
Где купно с здравием блистали,
У всех там цепенеет кровь
И дух мятется от печали.
Где стол был яств, там гроб стоит,
Где пиршеств раздавались лики,
Надгробные там воют клики
И бледна смерть на всех глядит...

Неизвестно, как все родные и невеста пережили эти первые, самые страшные дни, но хочется думать, что большинство из них все же нашли в себе силы к жизни и вернулись впоследствии к своим обычным житейским обязанностям.

Но отец был напрочь выбит из привычной жизненной колеи – потерял всякий интерес к происходящему и буквально все дни проводил на кладбище, у холмика, под которым лежал его первенец. А со временем и вовсе переселился на это кладбище. Устроился на должность кладбищенского смотрителя и поселился в сторожке недалеко от могилы сына.

Свой день начинал он обычно очень рано, направляясь, прежде всего, в тот угол кладбища, где его еще издали встречала большая, нанесенная на блестящий черный камень фотография сына: парадная офицерская форма, гагаринская улыбка на прекрасном юном лице…

Пролив на холодный гранит безотрадно-горькую отцовскую слезу, вновь и вновь вобрав в самую душу немного подзабытые за ночь черты – брови вразлет, темные глаза, ямочки на щеках, – он шел делать привычный обход вверенного ему хозяйства: все ли в порядке? Нет ли какого нарушения благочестия в этом строгом и скорбном месте? Кладбище было довольно большое, старинное, и забот хватало.

Так прошло года два.

Однажды летом он вышел на крыльцо своего домика-сторожки, по обыкновению, очень рано, еще до рассвета, и вдруг неподалеку, между оградок и старых деревьев, заметил фигурку женщины. Это было неожиданно. Конечно, такие женщины, ничем особо не примечательные, появлялись здесь, на кладбище, постоянно и в большом количестве, и ничего особенного в этом не было, но ведь сейчас было слишком рано для таких посещений. Только-только светало, и даже автобусы еще не начали ходить, а кладбище-то расположено практически за городом! Никто никогда не появлялся в это время у могил – кроме него самого.

Пока смотритель так размышлял в недоумении, женщина медленно и как-то немного странно стала перемещаться дальше по аллейке, – она словно плыла, стоя в невидимой лодке, – останавливалась иногда на мгновение, будто в задумчивости, а затем снова медленно двигалась, и в конце концов скрылась за деревьями...

Некоторое время он пребывал в волнующих раздумьях по поводу непонятного происшествия, но, подойдя к дорогой оградке, позабыл о нем.

Затем пошли обычные заботы дня: приходили пораженные горем, заплаканные и растерянные родственники новопреставленного – договариваться о месте для погребения; приходил какой-то приезжий, просивший помочь в поисках могилы друга; являлись даже обычные любопытствующие, желавшие взглянуть на несколько знаменитых надгробий. Потом он убирал сухие ветки, упавшие на дорожки во время ночного ветра, приводил в порядок древние, уже никем не посещаемые захоронения, собирал пустые и наполовину еще заполненные бутылки, оставляемые зачем-то скорбными родственниками на могилах своих ушедших в иной мир близких. Потом, в предвечерней тишине, опять долго сидел на скамеечке перед портретом сына…

На следующее утро, выйдя из дверей своего домика, он опять увидел ту самую женщину! Она стояла почти на том же месте и была одета так же: светлый платок, повязанный ниже подбородка, красная вязаная кофта и темно-зеленая юбка.

Когда он появился, женщина, стоявшая до этого неподвижно и словно ожидая его, стала опять медленно и плавно двигаться, и, как в прошлый раз, направилась по аллейке в сторону края кладбища.

– Эй! Эй! – крикнул смотритель. – Кто вы?! Что делаете здесь так рано?

Она не оглянулась и продолжала, исчезая на мгновения между крестов и оградок, удаляться все дальше и дальше от него. Смотритель побежал вслед за ней… Но женщина была уже на самом краю кладбища, пересекла поросшую травой небольшую полянку и скрылась в маленьком сосновом бору, отделявшем кладбище от города.

Он приблизился к полянке и вдруг застыл в каком-то остолбенении. Густая трава в том месте, где только что прошла женщина, стояла ровной нетронутой стеной, вся покрытая густым ковром седой утренней росы…

– Не могу сказать, чтобы я как-то сильно испугался, – рассказывал смотритель, – но что-то глубоко поразило меня. До этого я не верил ни в какую мистику, поэтому и смог жить на кладбище, имея лишь одну потребность и одно-единственное желание – быть как можно ближе к тому месту, где я положил тело моего сына…

Но это происшествие все не отпускало его, оно тревожило и волновало, и заставляло о чем-то думать. И, наконец, привело каким-то образом в один из храмов в центре города, куда он до этого, похоже, никогда не заглядывал.

Он вошел и сразу же, на левой стене, прямо над панихидным столиком с распятием и рядами зажженных свечей, увидел большую икону. На ней в полный рост была изображена женщина, которую он два раза встретил на кладбище. Тот же светлый платочек, красная кофта и зеленая юбка…

– Кто это?? – спросил он.

– Святая блаженная Ксения Петербургская, – ответили ему.

Неведомо, как сложилась дальнейшая жизнь кладбищенского смотрителя, но хочется верить, что блаженная Ксения Петербургская, которая и сама перенесла великие страдания, рано и внезапно потеряв горячо любимого мужа, действительно приходила к нему, чтобы показать дорогу в храм – туда, где он смог бы встретиться с живым сыном.

«Там – живой Бог, и там – живые наши родные и близкие, ушедшие прежде нас из этого скорбного и непостоянного мира в блаженную Вечность. И только в храме есть у нас возможность общаться с ними, к обоюдной радости и утешению», – словно бы сказала она безутешному отцу.

Хочется верить, что отец обрел это настоящее и утешительное место встречи с живым своим сыном.