Обожженные войной…

67 лет минуло со Дня Победы. Все меньше фронтовиков приходит сегодня к обелискам Славы. Несколько поколений уже сменилось после войны. И хорошо, если внуки и правнуки воинов-освободителей сохранят  память о них, как сохранили память о войне пока еще живые дети того страшного времени. Давайте и мы вместе с ними вернемся на шесть с лишним десятилетий назад.

                                                      ***

Никогда не забуду, как через наш пригород шли колонны военнопленных немцев. Тощие, оборванные, замотанные в какие-то тряпки, никак не походили они на тех молодцов, какими врывались в села и города два года назад. После войны они мостили у нас булыжником улицы (кстати, мостовые эти до сих пор в прекрасном состоянии, не чета нынешним асфальтово-бетонным «трассам»). Женщины с детьми выходили на обочину дороги – кто молчал, кто проклинал, кто плакал. Кто-то из пленных стал совать в руки маме обручальное колечко с пальца: «Матка, хлеба, хлеба…» Она молча протянула ему кусок лепешки пополам с лебедой да пару мелких картофелин и оттолкнула руку с кольцом. Тот схватил и побрел дальше, спотыкаясь, оборачиваясь и кланяясь ей…

Мы с ребятишками бегали к забору, что огораживал их лагерь, и просовывали в щели кто картошину, кто кусок вареной свеклы…

А.Каткова

                                       ***

    Дядя мой, Федор Игнатьевич Осипов, участник трех войн – Первой мировой, финской, Отечественной – демобилизовался в декабре 45-го года. Трижды был ранен,  в последний раз осколок попал в грудь. Спасла ладанка, которую он всю войну носил в кармане гимнастерки в железном чехольчике, ранение было неглубоким, как говорил дядя Федя: «До сердца Господь не допустил…»

    Т.Лялина

                                                             ***

    Пряжку от немецкого ремня притащил домой Сережка, младший брат, нашел на обочине дороги. На стальной поверхности были выгравированы четкие буквы «Gott mit uns». Мы не знали, что они означают. Соседка Устинья Федоровна, до войны преподававшая в школе немецкий язык, перевела: «С нами Бог». Бабушка заплакала и сказала: «И они еще смеют упоминать Бога…» Неделю назад ей пришли две похоронки – на мужа и  отца…

    П.Фирстов

                                                                  ***

    Рядом с магазином у нас был небольшой сквер, в нем – родник, вода из которого считалась целебной, а над родником еще до революции построили кирпичную часовенку. Что интересно – даже в годы наиболее ярого, «воинствующего» атеизма, ее не тронули. Всю войну там перед Казанской иконой Божией Матери молились за близких, ушедших на фронт.

    Она и сейчас цела, и родник не зарос илом. Вот и войны нет, а к иконе до сих пор идут люди со своими бедами, проблемами…

    У.Лапшина

                                                       ***

    О Победе узнали рано утром. Нас разбудил истошный крик. Бросились к окну – по улице ковылял, хромая, демобилизованный по ранению Васенька Суслин и, размахивая костылем, что-то вопил. Разобрать слова было невозможно, с трудом догадались: «Всё! Конец! Войне конец!» Брат Санька (8 лет) притащил с погребицы ружье, которое нашел в старом окопе и прятал всю войну, и всучил мне: «Стреляй, стреляй скорее, ведь отберут же!»

Ружье и вправду отобрали, да еще долго маму таскали в сельсовет – почему, мол, не говорила про него…

А еще в этот день дед нам с братом дал по большому куску ржаного хлеба с солью. Я этот соленый хлеб ни на какие конфеты не променял бы…

    М.Чичков

                                                           ***

    Брат мой Лёня ушел на фронт, когда ему еще и 18-ти не исполнилось. Сумел через родственницу в военкомате приписать в справке два года – вместо 24-го года рождения 22-й поставить. Мне в то время восемь лет исполнилось. Когда прощались, я не смог удержаться, расплакался. А он меня к себе притянул, да на ухо шепчет:

    - Крепись, братка, ты теперь за мужика в доме остаешься…

    У нас в огороде колодец был, его Лёня выкопал, сруб сделал и ковшик из бересты смастерил – воду черпать. А над колодцем ветла росла, огромная. Лёня укрепил на ней крест серебряный, небольшой, с ладонь. Я и повадился бегать туда каждое утро. За ковшик возьмусь, Лёню вспомню – и слезы из глаз. Тяжело без него было. Мы ведь отца давно потеряли, брат за него был…

    А тут вдруг сон привиделся, Лёня мне говорит:

    - Что это ты, братка, все плачешь? Я ведь живой, молись, чтобы война поскорее кончилась.

    Так я и стал делать. Прибегу к родничку, помолюсь: «Спаси, Господи, Лёню, пошли конец войне», водички попью – и вроде легче.

    Уполномоченный наш узнал откуда-то про крест на ветле. Прибежал, за грудки схватил:

    - Снимай, - кричит, - немедленно. Знаешь, что вам за это может быть?

    А я булыжник в руку да на него:

    - Уйди, - говорю, - дядь Вань, от греха. Не сниму крест, это память Лёнюшкина…

    Он покричал-покуражился, да и ушел. Уж откуда молва пошла, не знаю, к нам после этого соседи (да и не только) к колоденке приходить стали, за своих молились. Несли люди боль  душевную к Тому, кто сотни лет назад забрал на Себя все наши боли и скорби. А куда было идти? Церковь-то единственную еще в 20-х годах закрыли, в амбар превратили…

    А Лёня с войны вернулся. Живой, хоть и израненный.  Крест над родничком так и оставался, пока дерево не рухнуло. Мы с Лёней дубок на этом месте посадили да снова крест укрепили. Он и сейчас там...

    А.Лунин

                                                           ***

    А нам война аукнулась много позже. Жили мы тогда в Энгельсе, на Заволжской. У соседки тети Нюры в 49-м году дочку отправили на практику в геологическую экспедицию на Западную Украину, под Мукачево - разруха после войны была, стране полезные ископаемые требовались. Там она и пропала. Только в 53-м отыскались следы Анечки – экспедицию захватили бандеровцы, которые после Победы долго еще в закарпатских схронах прятались. Их живыми распилили на пилораме…

    В.Миронова

Записала Валентина Николаева

Поделиться в: