МАТЕМАТИК АЛЕКСЕЙ САВВАТЕЕВ: «НАГОРНАЯ ПРОПОВЕДЬ — ЭТО ЧТО-ТО ЗАПРЕДЕЛЬНОЕ»

При этом не все знают, что Алексей — православный христианин, сознательно выбравший Православие ещё в школьные годы, и многодетный отец. Мы поговорили с Алексеем о его приходе к вере, математике, Православии и свободе.

Лик на Стяге Ермака

— Алексей, расскажите, как вы, будучи математиком, пришли ко Христу? Связан ли ваш приход к вере с математикой?

В школе я постоянно думал над тем, что Ермак рисковал ради Какого-то Иисуса Христа

— Строго говоря, никак не связан. Хотя в математике я видел много подтверждений бытию Божию. Задумывался о Боге я очень давно, когда еще учился в обычной школе (впоследствии поступил в 57-ю, математическую). И первое, что заставило меня задуматься, — слова учителя истории. Нам рассказывали, что Ермак покорил просторы Сибири, везде поставил русский флаг. В учебнике была иллюстрация, где его изобразили со стягом. На стяге я увидел лик Христа. Спросил, что это и Кто на знамени. Учительница что-то промямлила, сказав, что изображен Иисус Христос, «но это не имеет никакого значения. Главное — Ермак расширил границы России». Я пришел к маме. Говорю: «Мама, а зачем Ермак на флаге нес Иисуса Христа?» И мама ответила, что в этом был для него некий смысл, он искал этот смысл, обращаясь к Тому, в Кого верил. Еще сказала, что сейчас у нас «секулярное» общество, не религиозное, а тогда оно было другим. Эти мамины слова запали мне в душу, я не мог их забыть. Каждый день я думал над тем, что Ермак, ежедневно рискуя жизнью, рисковал ради Какого-то Иисуса Христа. Эту мысль я не мог додумать до конца.

Потом на политинформации нам сказали, что принцип советского построения жизни — в нетерпимости к врагам, что нужно их ненавидеть и при случае уничтожать. Именно так выросло советское поколение, которое разгромило фашистов. На том принципе, что врагов надо ненавидеть, жила и живет советская страна. Это мне очень не понравилось, сильно резануло мое внутреннее чувство. Я же помню, как мы играли: «Пошли играть в футбол, сейчас мы им покажем. Мы — наши, а они — фашисты». Ну, дети так играют. «Вы — фашисты, а мы — СССР!» И пошли играть в футбол. А потом опять дружим — мы же одноклассники, нормальные ребята. И нет никакой ненависти. Азарт на поле был — но озлобления не было. Никогда азарт не переходил в озлобление. Досады какие-то были, может быть, даже драки мелкие. Но не ненависть. Вообще понятие «враг» казалось мне надуманным, высосанным из пальца. Казалось, что где-то далеко существуют неведомые инфернальные враги, но точно не здесь. Вот сейчас мы в футбол сражаемся, и люди, которые с той стороны, они «враги». А завтра будем вместе решать задачи.

И сегодня у меня есть принципиальные оппоненты по вопросам школьного образования. Некоторых из них я в своей непосредственной деятельности по защите школы считаю врагами. Но сказать, что я их ненавижу, конечно, не могу. Это не так. Если мы встретимся на конференции, можем спокойно попить кофейку, поговорить о чем-то отстраненном — как около Байкала сплавлялись по одной и той же реке, например. Но потом они будут для меня врагами, потому что их позиция идет вразрез с моей. Бывает ситуации, когда твой враг — это враг только в ситуативной игре.

— Это то, что у святых отцов называется «ненавидеть грех, но не грешника».

Мне всегда была чужда идея ненависти к врагам

— Да даже и не грех. Я могу с ненавистью относиться к идеям человека, но не к самому человеку. Это живой человек, я с ним могу пойти в поход, если он в жизни приятный. Идея ненавидеть врага всегда была мне чужда. И когда я впервые услышал, что Христос призывал врагов любить (да еще и Тот Самый Христос, Который был на знамени у Ермака!), для меня как будто пазл сложился. Я понял, что смысл где-то здесь. Если Христос, Который, как говорят, жил две тысячи лет назад, был распят, умер и воскрес, призывал любить, а не ненавидеть, значит, я в жизни нащупал что-то настоящее, великое. И по сравнению с этой величиной остальное не видится как глобальная цель, и надежду потерять невозможно. Потому что есть надежда познать Этого Человека: как Он мыслил, как шел по земле. Я понял: это ровно то, что надо делать, жизнь надо к этому образцу примерять. Это и был приход к вере.

«Хочешь почитать настоящий текст?»

— Вы помните, в каком контексте услышали слова Христа «любите врагов ваших»?

— О Нагорной проповеди мне впервые рассказал Юра Алексеев, мой одноклассник и одновременно крестный папа. Он сказал: «Хочешь почитать настоящий текст? А то все матан, матан». Надо сказать, что матан (т.е. математический анализ — А.П.) я не разлюбил после этого. А вот Юра потерял интерес к наукам. Когда он сдавал экзамен по математике в 57-й школе, наш учитель Саша Шень ему сказал: «Ты совершенно ушел туда, так и экзаменовать тебя я буду тоже там». И экзаменовал по Закону Божьему. А четверку поставил в графу «матанализ». А у меня такого не произошло, я к матанализу продолжал питать пиетет и любовь. Просто это разные вещи.

— Какие у вас были впечатления от прочтения Евангелия?

— Нагорная проповедь — это что-то запредельное. Все, что до этого нам рассказывали на уроках истории о том, как надо жить пионеру, комсомольцу, после Нагорной проповеди показалось смехотворной ерундой. Это текст текстов, вершина. «Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня» (Мф., 5:11), — это невероятная мысль! Тебе на улице кричат, что ты такой-сякой, а ты говоришь: «Спасибо тебе, потому что это мне на небесах прибавит шансов». Очевидные и невероятные вещи одновременно. И это всегда меня привлекало. Я до сих пор пытаюсь так делать, когда мне с разных сторон шлют проклятья в связи с тем, что моя жизненная позиция продиктована моими собственными соображениями. Я сам ее вырабатываю, не потребляю в пищу ни телевизор, ни идеологические отсеки интернета. Поэтому моя позиция более-менее противоречит всем существующим, и мне приходят проклятия со всех сторон. В таких случаях я всегда говорю, что готов на тебя обидеться, но скажу тебе спасибо. Потому что я очень переживал, не поступил ли плохо, но ты первый меня обвинил в жесткой форме. А Христос прощает обидчиков. Будем надеяться, что мне простится, если я сам не буду никого судить. Поэтому я чувствую некоторое облегчение, когда меня поносят. Такого нет ни в одной религии, ни в какой светской этике. Это явление исключительно православное, христианское.

Православие — о свободе

— Итак, вы прочли Евангелие, поняли, что истина там. Поняли, что Христос — Бог. Прочли слова Христа о том, что врата ада Церкви не одолеют (Мф., 16:18). Искали ли вы после этого истинную Церковь?

— В разные времена и периоды по-разному. Когда я прочитал отца Александра Меня, у меня было ощущение, что мне вообще не нужно этой проблемой заниматься. Если, как он говорит, перегородки до небес не доходят и православные разнятся с католиками и другими «инославцами» лишь в каких-то обрядовых моментах.

— Это больше похоже на слова Махатмы Ганди касательно всех вообще религий.

— К другим религиям я не имел никакого отношения. В 1991 году я поехал в Ченстохову встречаться с Папой Римским, как и 70 тысяч русских, — просто чтобы за границей поесть хорошенько на халяву (смеётся). Иоанн Павел II позвал к себе всех католиков, из России к нему поехало 70 тысяч голодных русских, из которых православных было 700, и я среди них. По опросам никаких католиков не было и в помине, может быть, несколько человек.

Там, в Ченстохове, я понял, что католичество — это нечто совершенно чуждое для меня. Я тогда не думал о церковных моментах — только начинал нащупывать разницу. И католическая идея юридизма оказалась мне далёкой от живого Бога и общения с Ним. Грех такой-то у них стоит пятнадцать проползаний вокруг церкви, другой — столько-то пожертвований. Все это казалось мне совершенно не божественным. Похоже на какие-то отношения на рынке. Но, конечно, серьезные католики, с которыми я впоследствии подружился, скажут, что все это смешно, что это чрезвычайно вульгарное представление о католицизме. Однако всё равно у меня тогда появилось и впоследствии выросло ощущение какого-то юридизма, чего-то прописанного и формализованного в католичестве.

А я — человек ужасно хаотичный. Для меня нет никаких внутренних принципов жизни. Насколько могу, я стараюсь ориентироваться на заповеди. Но в целом, у меня нет правил, таких, как у многих других людей: «Я никогда не…». Единственное — пить я бросил. Но то, как я общаюсь с друзьями, как веду блог, — всё это не по правилам. Например, ко мне приходит друг и говорит: «Можешь вот про это мое классное мероприятие у себя рассказать?» — «Могу». — «А у тебя какие правила насчет этого?» — «Нет никаких правил, это же мой блог». У меня, и правда, нет правил, я их не люблю и не хочу себя ими ограничивать. Я стараюсь следовать заповедям, как я их чувствую и понимаю. Поэтому, наверное, католичество мне сложно примерить к себе. А Православие мне «не жмёт», не зажимает меня в рамки правил.

— Интересно. Обычно люди либеральных взглядов как раз ставят в вину Православию то, что у нас много правил и ограничений: те же посты и прочее.

— Скажу честно: пост у меня плохо получается соблюдать с моим графиком: я всё время в дороге. Суть не в том. Пост — это то, до чего ты дорос. Это не то, что на тебя свалилось и заковало тебя. До поста ты смог дотянуться в своем православном росте. В постижении Бога ты дошел до того, что и пост теперь радостно соблюдаешь. Я на это так смотрю. Я стараюсь в пост обуздывать язык, не использовать ругательств (особенно мата — и, увы, всё равно не получается!). Пост для меня — не материться! Но я, честно говоря, равнодушен к еде совершенно. Зато я действительно поражен страстью сквернословия. И обуздываю себя, потому что это нужно мне самому, я не для кого-то там стараюсь. А если либерал считает, что пост его ограничивает, — пусть не соблюдает пост и идет к Богу. Но если он, попав к Богу, когда Тот спросит: «Почему ты не со Мной?», скажет: «Господи, я не мог посты соблюдать», то Господь может ответить: «Ну, так не соблюдал бы и со Мной бы был». Это просто отговорка, честно говоря.

В Православии совершенно нет сжимающих рамок. В иудаизме, скажем, их ужасное количество. Вот куда я бы не пошел ни за что. Притом, что у меня дед — еврей, и я мог бы формально исповедовать иудаизм. Но там всё настолько четко прописано, что для меня это кандалы какие-то! Я не знаю, может быть, иудей, который в этих религиозных рамках живет, и чувствует себя хорошо, но мою душу это бы перекорежило.

«Протестантское мировоззрение
приводит к искаженной картине реального мира»

 — Зато в протестантизме есть представление о том, что душа христианина уже искуплена, и поэтому можно делать, что хочешь.

— Ну, во-первых, совершенно точно, что мы лично ещё не искуплены и не спасены. Но если говорить об отношении собственной души к Богу, я наблюдаю интересные вещи. Моих знакомых спонтанных протестантов их мировоззрение приводит к удивительно искаженной картине реального мира. Они не умеют интеллектуально себя обуздать от неправильных, неверных теорий.

Православный, когда сталкивается с набором фактов, смиренно, долго, крепко помолившись вместе со всеми на общей соборной молитве, раскладывает всё по полочкам и пытается разобраться. Самый лучший ученый — это православный ученый. В любой области. Все лучшие ученые — православные! За математику, по крайней мере, я отвечаю (исключения всегда есть, но они лишь подтверждают правило). Потому что чтение Библии и правильное ее толкование очень похоже на научный процесс. И поэтому с Библией тебе проще заниматься наукой и труднее попасть в ловушку неверной логической картины.

А с протестантизмом это происходит направо и налево. Люди неадекватно воспринимают жизнь. «У меня Бог в душе», — говорят люди. А потом приходят в область, которую не понимают, и самонадеянно говорят, что там устроено всё именно так и так. Я говорю: «Да нет, поверь мне, я был в этой области долго, дело не в этом, а в том». — «Нет, в том не может быть дело». Какая-то легковесность. Ты вошел в незнакомую тебе область — и как же ты можешь уже на следующий день судить о ней как специалист? Спонтанные протестанты («Бог-в-душе») любят судить, не разобравшись. Выстраивается неверная картина мира, не адекватная реальности, просто потому, что ты так Бога в душе чувствуешь. В Православии всё устроено гармонично и понятно: ты должен приложить усилия, чтобы согласовать своё личное мнение с соборным. Вообще в Православии ты постоянно сомневаешься в своей правоте. А это главное свойство настоящего ученого. Человек, который не сомневается, он либо в этой области специалист выше всех остальных, либо наоборот, орангутанг, часть стада. Фанат «Спартака» не сомневается, когда бьет фаната «ЦСКА». Это то, что он должен делать. Это стадность. В Православии вообще нет стадности. Ты заходишь в храм — ее нет. Этого тоже либералы не понимают, потому что в храм не ходят.

— Но нам часто пеняют, что мы — рабы Божьи.

— Рабы? Но ведь Божьи, не человеческие.

— Цитируют Пушкина: «Зачем рабам дары свободы? Их надо резать или стричь». Есть представление о безвольной пастве, следующей за своим поводырем: дескать, куда священник/епископ/патриарх скажет идти — туда паства и побежит.

— Это не так. Возьмите любой социально значимый вопрос! По любому, какой ни назови, православные разбегаются в разные стороны. Да, все православные против абортов, это понятно. Но даже здесь я знаю несколько человек, которые считают себя православными, но относятся к этой проблеме более лояльно. Считая аборт убийством, тем не менее готовы допустить это убийство в каких-то обстоятельствах. Есть множество оттенков. Это потому, что мы чувствуем, что такое жизнь и как она дается. И здесь мы вместе с иудеями, мусульманами и всеми, кто хоть как-то воспринимает жизнь не как механический процесс. Против аборта будет любой человек, кроме полностью отпетого материалиста.

Но материализм несовместим с современной наукой. Отец Кирилл Копейкин правильно говорит, что квантовая механика уже поставила крест на материализме. Православные — ни в каком смысле не стадо: в любом ключевом вопросе они начинают спорить друг с другом изо всех сил. По ковиду все были на разных сторонах баррикад. Я не ссорился со своими друзьями, но они совершенно серьезно говорили: зачем ходить в храм, если можно заразиться? Мне это казалось дичью, но я оставлял им шанс, что они могут быть правы, а я — нет. То, что мы, православные, сплошь и рядом оказываемся в разных лагерях, — это и означает, что мы в минимальной степени секта.

— По-вашему, мы в гораздо большей степени беспокоимся о том, чтобы быть именно рабами Бога и исполнять Его волю, а не волю человека?

— Конечно. А Его волю так просто не услышишь. Это евреям Бог говорил: «Иди и убей там всех». У нас такой номер уже не пройдет. Сейчас другой виток отношений народа с Богом. В каком-то смысле, всё кардинально изменилось две тысячи лет назад. Вся структура мира — запах, цвет, всё сегодня совершенно по-другому. И ты пойди, услышь волю Бога. Нужно быть в полной тишине и внутренней свободе. Ну, а свобода творить, высказывать смелые гипотезы — это все Православие. Когда ты уходишь в атеизм, сразу оказываешься скован шаблонами поведения и мыслепостроения. Все атеисты, которые мне известны, — ограниченные люди, которые привыкли мыслить строго по шаблону. В области духа они как раз строго следуют за своим пастухом. Другое дело агностики. Они говорят: «Я не встречал никакого Бога. Утверждать, что Его нет, я не буду, я в этом не уверен. Как не уверен и в том, что Он есть». К этим людям я отношусь с глубоким уважением. Ну, не встретили — и не встретили: может, еще встретите. А в атеизме всё четко. Это просто секта, чистейшей воды.

Бог и математика

— Можно ли встретить Бога в математике?

— В математике я многократно встречал ситуации совершенно Божественные. Когда задача имеет решение, которое никак не может существовать без Бога. Так сложить пазл доказательства может только Всевышний. У меня даже есть беседа с отцом Андреем Ткачевым на тему «Бог и математика». Там я рассказываю о пяти проявлениях Бога внутри математики.

— Можете рассказать о них?

Первое — весьма тонкое, и оно имеет отношение не только к Православию. Это то, что происходило с математиком Рамануджаном. Он впадал в транс, не объяснимый никаким материалистическим образом. И это доказательство того, что наш мир не материален. Рамануджан наутро переписывал из головы верные формулы, которые до сих пор никто не может доказать. На это атеистам вообще нечего ответить. Это свидетельствует не о Православии, а вообще о наличии нематериальной сущности. Рамануджан, кстати, был очень светлым человеком. Я думаю, если бы он в России оказался, то через какое-то время воцерковился бы. Это как вообще шаманисты. У них всё — бог: дерево — бог, везде какие-то духи. Но потом они встречают настоящего Бога и обращаются, это очень часто бывает.

Второе — «заколдованные» уравнения, нелинейные системы дифференциальных уравнений, которые не могут быть решены и не могут быть предсказаны ни на какое время с точностью. Более того: начиная с некоторого периода предсказание является эргодичным, то есть в любой области появление траектории будет таким же вероятным, как и в любой другой, если области эти одинакового объема.

Грубо говоря, ты предсказываешь погоду. У тебя плоскость: температура, давление (вообще говоря, и ветер, но мы его из-за сложности отбросим). Вот плоскость, вот кривая: первое время ты понимаешь, куда она пойдет. На три-четыре дня предсказывать погоду мы умеем. А дальше шести дней уже предсказание будет столь же точным, как если бы взять все предыдущие случаи, когда были такие же температура и давление примерно в этот же день, и усреднить погоду через обсуждаемый период. Дальше хуже. Если мы возьмем прогноз на тридцать дней. По решениям этой системы дифференциальных уравнений, если мы берем малюсенькие отклонения от первоначальных данных, то множество траекторий, которые возникнут, заметают плоскость равномерным образом. То есть Господь поставил границу нашего познания. Железобетонную границу.

— Тем самым это фактически опровергает всё, про что говорили Декарт и материалисты. Будто бы, если мы будем знать начальные точки и векторы движений всех частиц, то всё предскажем.

— Абсолютно. И в физике то же самое произошло, когда появился Больцман с его энтропией. Потому что все дифференциальные уравнения в обе стороны предсказываются одинаково, а энтропия только возрастает. И назад термодинамическая система не предсказывается, в силу ее свойств. То есть появляются новые свойства на новом витке. На самом деле это свидетельствует о нематериальном. Это сложно сейчас передать: надо войти в науку, чтобы понять, что это напрямую свидетельствует о нематериальном. Новая сущность, новое появление на следующем уровне самоорганизующейся критичности. Вообще идея самоорганизующейся критичности — глубоко божественна. Оттуда как раз и упорядочивание. Но об этом лучше с физиками беседовать (смеётся).

Следующее доказательство бытия Бога — теорема Гёделя. Шень, мой учитель из 57-й школы, просил меня не использовать ее в теологических спорах. Тем не менее, я настаиваю, что любой человек, который познает эту теорему вместе с её доказательством, только если он не Анатолий Вассерман, обязательно найдет в ней Божественное присутствие. Если же это Вассерман, то он найдет там Его отсутствие (смеётся).

— Для меня теорема Гёделя о неполноте как раз является свидетельством истинности Православия.

— Интересно. Поясните.

— Разумеется, эта теорема в строгом смысле действует на множестве натуральных чисел и утверждает, что любая аксиоматическая теория либо противоречива, либо неполна. Но какой вывод из этого мы можем сделать? Мы все ищем истину. Каждый нормальный человек хочет понять, для чего он живет. И честно скажу, когда я пришел к Богу, для меня, математика по образованию, теорема Гёделя заиграла именно такими красками. Я бескомпромиссно искал истину. И через сопоставление Евангелия и Ветхого Завета пришел к выводу о том, что подобно тому, как Ветхий Завет описывал единственную истинную религию древности, так и Новый Завет описывает истинную религию в наше время. Я понял, что Иисус Христос есть истинный Бог, но дальше встал вопрос: а где же истинная Церковь, которая не может исчезнуть, согласно словам Христа? И что же говорит теорема Гёделя о неполноте? Что в основании аксиоматической системы либо лежат какие-то противоречивые вещи, что полностью её обесценивает, либо возможно сформулировать такие положения, об истинности которых мы не в состоянии судить на основании этой самой теории. Для меня очевидно, что именно такие противоречия лежат в основании той же католической доктрины. При всем уважении к католикам как к традиционалистам, тем людям, которые правильно понимают многие вещи, там есть взаимно противоречивые утверждения. Исходя из теоремы Гёделя это означает, что эта система противоречива, и потому мне как математику неинтересна. Если же мы говорим о Православии, то взаимопротиворечивых догматов там нет.

— А какие догматы взаимопротиворечивы в католичестве?

— Конечно же, представление о папской непогрешимости противоречит Евангелию. Евангелие-то ведь точно должно лежать в основании христианства? Точно. Но и папский примат также признается католиками истинным.

— А что с протестантами?

— С протестантами другая история. Они вообще не любят догматы, доверяют только Священному Писанию, Предание для них — ругательное слово, о чем хорошо писал покойный отец Питер Гиллквист. Говорят, что из Священного Писания можно вывести любую христианскую истину. И тут мы опять применяем теорему Гёделя, которая в переводе на простой язык означает: «Если всё можно вывести из ограниченного количества догматов, которые зафиксированы в Священном Писании, то либо эти догматы противоречивы (что, как мы, христиане, знаем, не так), либо есть такие вещи, про истинность которых мы не можем сделать никакого вывода, основываясь лишь на словах Священного Писания». А раз так, то мы нуждаемся не только в Священном Писании, но и в Священном Откровении, которое продолжается и после эпохи фиксации Священного Писания.

— Интересный вывод!

— Но давайте вернёмся к Божественному вмешательству в математику.

— В математике мы видим переход через бесконечность. Это совершенно Божественная вещь. То, что некоторые суммы бесконечного числа слагаемых имеют четкое значение, ряд сходится, а другие не имеют — уходят в бесконечность. И вот эта идея возможности просуммировать бесконечное количество слагаемых и точно знать результат — она Божественная. Иногда ко мне приходит такая красота прозрения: ты чего-то не понимал, а потом выписал на бумагу, и тебе сверху подсказали, как решить задачу. Ты сам никак не мог найти решение. Ну, а те, кто не верят, они прозрение еще не показали в лаборатории никому и никогда. И пока они не показали — пусть молчат в тряпочку. То есть, пока они не посадят человека и не скажут: «Вот сейчас ты не знаешь доказательства гипотезы о простых близнецах, и никто не знает, но смотрите, внимание! Сейчас мы это докажем». Пока этой апробации не будет, можно болтать сколько угодно. Потому что эти люди лишь вскрывают материальную часть того, что называется прозрением. Понятно, что у каждого процесса есть какая-то материальная часть, материальный отсвет в зеркале. Но изначально процесс нематериален. И на этом я готов настаивать, потому что они не могут доказать обратное. А если так — принимаем единственно разумную на сегодня гипотезу, что это поступает свыше.

О выгорании в математике

— Как вы считаете, в какой мере христианину следует изучать математику?

— В любой. В какой хочешь. Можно вообще не изучать, а можно углубиться и стать вторым Перельманом.

— Мне почему-то кажется, что для человека, который хочет не просто по факту рождения исповедовать христианство, но хочет стать осмысленным христианином, изучение логики просто необходимо.

— А, я понял! Вы говорите про минимум и максимум.

— Конечно. Есть известное всем выражение: «ни на йоту». Мало кто из современных людей знает, что оно пришло из христианства. Оно встречается в Евангелии от Матфея. Господь говорит: «Доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится всё» (Мф. 5:17–18). Вновь выражение про «йоту» встречается во время богословских споров IV века, когда отцы Никейского собора спорили о том, единосущен или подобносущен Сын Божий Отцу, т.е. о двух словах, которые в греческом языке отличаются одной лишь буквой «ι» (йота): «ὁμοούσιος» (единосущный) и «ὁμοιούσιος» (подобносущный). Для святых отцов вопрос истинности и логической непротиворечивости христианства был, вообще-то, главным в жизни.

— С одной стороны, вы правы, а с другой стороны, посмотрите на обычного мужика в деревне. Ходит он в храм, работает у себя на поле. Нужна ли ему логика?

— Конечно, нужна. Закон исключенного третьего нужно знать всем. От его незнания происходит доверие лжи и многие другие беды. Мы же знаем слова Апостола Павла: «Какое согласие между Христом и Велиаром?» (2Кор. 6:15) и «Если кто вам благовествует вопреки тому, что вы приняли, — да будет анафема» (Гал., 1:9). А у нас полстраны готово и детей крестить в Церкви, которая есть «столп и утверждение истины», и к колдуньям, т.е. врагам Божиим, ходить. Даже в православной среде некоторые готовы одновременно почитать новомучеников и их убийц — того же Сталина, например.

— Ясно, но это вопрос из серии: что бы я советовал другим людям? Да ничего. Я не хозяин их жизни. Если человек приходит и меня спрашивает, чем бы ему заняться, я могу сказать: займись математикой. Но если он меня не спрашивает, мне не хочется ему советовать. Я могу посоветовать заниматься математикой только тем, кто нуждается в моем совете. Но навязывать тем, кто не нуждается, я не готов. А говорить, что всем нужна математика, не могу взять на себя дерзость утверждать это. Математика — это моя жизнь.

И это настолько для меня гармонично: природа, лыжные выходы, математика, старание быть со Христом. Это всё дополняет друг друга, но это все — моя жизнь. Пока у меня мозг еще жив.

— Кстати, а выгорание у вас бывает?

— В чем?

— Считается, что в любой деятельности рано или поздно наступает выгорание, когда надоедает делать одно и то же.

— Я не знаю, что это такое. У меня ничего в жизни нет, что повторялось бы.

— А лекции?

— Они все разные. У меня нет одинаковых лекций, потому что я никогда не читаю регулярных курсов. Если я повторяю лекцию, то только потому, что я хочу ее повторить. Я же сам выбираю тему. У меня сто тем, которые я использую, жонглируя. Есть темы, которые вообще не надоедают. А если какая-то надоест, то я перехожу к другой. То есть у меня нет описанной проблемы в силу свойства выбранной совершенно хаотичной профессии. Я не люблю рамки, и в жизни исхожу из работы, в которой нет никаких рамок, нет необходимости повтора, занудства. Я сам для себя строю расписание и содержание лекций. Хаотичность совершенная, поэтому у меня нет понятий выгорания и повтора. У меня вообще нет расписания. Когда меня спрашивают, по каким дням я в МФТИ, вопрос абсурдный.

Алексей СавватеевЧётко, пожалуй, только одно: суббота — лыжный поход, воскресенье — жена, дети и, по возможности, храм. В субботу я обязательно весь день провожу на лыжах, летом — пешком. Суббота — мой день, полный физической разгрузки. Но иногда и он заменяется на пятницу (смеётся).

— Последний вопрос. Вы углубляетесь в постижении Православия?

— Иногда я читаю святоотеческие книги, но, честно говоря, редко. В эту сторону я не развиваюсь. И даже не знаю, как… В математике я стараюсь вникать во что-то новое. Сейчас много читаю художественную литературу. А в Православии для меня всё стабильно, хотя, что естественно, и не всё до конца понятно.