Борьба за себя лучшего

Отчего бывает особенно трудно? Оттого ли, что мир переполнен соблазнами, что они на каждом шагу, заботливо упакованы, прекрасно представлены, удобны, легко доступны, совершенно обыденны? И от этого тоже. Но и оттого, что ты часто чувствуешь себя посреди всего одиноким. Кажется, что ты один на этом поле воин, других не видно, да и ты — воин ли?.. И намерение слабеет, и решимость исчезает, и сил не остаётся. И нужно что то особенно важное, что даст и силы, и решимость, и намерение подкрепит. У отцов мы находим немало советов: память о смерти, о своей участи после неё, о том, что Страшный суд страшен в числе прочего потому, что ничего нельзя уже будет изменить, всё решится, а потом — вечность. И всё это очень важно, действенно, это может помочь и помогает. Но мне кажется, есть то, что неизмеримо важнее. И я даже решусь сказать, что знаю это наверняка.

Очень хорошо помню, как сидел совсем ещё юным паломником на лавочке в ограде Оптиной пустыни — не такой, какая она сейчас, а неустроенной, преодолевающей последствия разорения, вырывающей тебя из привычного течения времени и помогающей встать перед теми вопросами, от которых постоянно сбегаешь в это самое привычное течение.

Сидел и слушал своего старшего друга, а тогда наставника. Он рассказывал мне, как впервые прочёл Евангелие и понял, что хочет в жизни лишь одного: быть со Христом и апостолами, потому что никого ближе и дороже у него нет и не будет.

Я слушал и думал, как хорошо понимаю каждое его слово, потому что испытывал те же самые чувства. Не понимал только одного: почему он говорит, что всё получалось, когда он был таким же юношей, как я, и почему стало гораздо сложнее, когда началась его жизнь в обители, он принял монашество, стал игуменом и духовником многих людей. Мне тогда всё казалось очень простым, и я думал, что чем глубже ты погружён в жизнь Церкви, чем больше ты делаешь в ней, тем всё яснее и прозрачнее, и тем легче тебе быть со Христом и апостолами.

Прошло совсем немного времени, и я понял, о чём говорил мне мой старший друг. Понял, что нет такого места, такого пространства, такого положения, в котором бы ты не подвергался соблазнам, где твоё намерение не размывалось бы чем то второстепенным, малозначащим, но обступающим тем не менее со всех сторон. Что борьбу за себя лучшего, за то, чтобы быть таким, каким хочет видеть тебя Господь, придётся вести всю жизнь, и что борьба эта тем труднее, чем больше вокруг людей, уверенных, что она уже завершилась успехом, стоило им войти в церковную ограду и «кем то в Церкви стать».

В отношении каждого из нас у Бога есть Свой план — некий идеальный замысел, задумка. Чего бы мы ни искали, к чему бы ни стремились, чего бы ни добивались, по настоящему счастливы мы бываем лишь тогда, когда в той или иной степени приближаемся к реализации этого Божественного плана. Можем ли мы его до конца постигнуть, способен ли наш разум вместить его? Скорее всего, во всей полноте — нет. Но, наверное, в этом и нет нужды. Достаточно другого: постараться понять, увидеть, чтó в нас есть самого лучшего, самого важного, и от этого в себе не отступать. Более того, именно этому дать в себе, в своей жизни максимально развиться, выступить на первый план.

И если порой наш взор затуманивается, мы уже не можем отличить дурное от хорошего, значительное от ничего не значащего, то это совершенно естественно. А для прояснения зрения есть превосходное лекарство — Евангелие.

Ведь что происходило, когда самые разные люди встречали Христа на дорогах Палестины? Что за таинство совершалось в душе у тех, кто вдруг разворачивал свою жизнь, всё оставлял и устремлялся вслед Него — физически, как Пётр, Андрей, братья Зеведеевы, равноапостольные жены, или внутренне, как Закхей, самарянка и многие, многие другие?

У святителя Николая Сербского есть потрясающая по своей глубине и точности мысль: эти люди видели Христа и в Нём вдруг узнавали своё — то самое замечательное, что составляло основу их личности. Узнавали в Нём, а потом прозревали... в себе. Встреча с Ним, как сказали бы «школьные богословы», актуализировала в них самих образ и подобие Божии. Или, если говорить языком более понятным и приятным, помогала им стать людьми в самом высоком смысле этого слова, или хотя бы узнать, что это такое, захотеть этого, обрести такую возможность.

На протяжении почти двух тысячелетий то же таинство совершается невидимым и неведомым образом в сердцах тех, кто открывает для себя Евангелие как главную истину жизни, кто встречается с этой Истиной, нераспознанной Пилатом, на евангельских страницах. Таинство совершается, а затем... Начинается борьба, мучительней которой нет и не может быть ничего на свете. Борьба за то, чтобы быть самим собой — не в том «наличном» состоянии, с которым успел свыкнуться, а быть собой лучшим, идеальным, таким, каким задумал тебя Творец.

И это оказывается настолько трудно, что очень быстро на собственном опыте познаёт христианин, что такое тесные врата и узкий путь и почему немногие находят их (Мф. 7, 14). Мало выбирающих этот путь для себя и ещё меньше тех, кто оказывается готовым идти по нему до конца.

Оказывается, нельзя принять однажды и навсегда решение быть христианином: приходится подтверждать его день за днём, час за часом, мгновение за мгновением. Вся жизнь представляет собой непрерывную череду событий, обстоятельств, ситуаций, в которых наше христианство либо «актуализируется», либо исчезает, тает, становится в нас совершенно незаметным, умаляется до предела.

Мы всё время находимся будто перед весами, на одной чаше которых то, как дóлжно, а на другой — то, как хочется. И причин, почему это не одно и то же, почему должно — одно, а хочется — другого, множество.

Главная — те два человека, которые живут в нас и составляют единое целое, а точнее, являют собой своеобразное единство и борьбу противоположностей: человек ветхий и человек новый. И тот закон, о котором так хорошо и так страшно сказал апостол Павел: Ибо не понимаю, что делаю: потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю. Если же делаю то, чего не хочу, то соглашаюсь с законом, что он добр, а потому уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Ибо знаю, что не живет во мне, то есть в плоти моей, доброе; потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу. Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю. Если же делаю то, чего не хочу, уже не я делаю то, но живущий во мне грех. Итак я нахожу закон, что, когда хочу делать доброе, прилежит мне злое. Ибо по внутреннему человеку нахожу удовольствие в законе Божием; но в членах моих вижу иной закон, противоборствующий закону ума моего и делающий меня пленником закона греховного, находящегося в членах моих (Рим. 7, 15–23).

Весы эти — в нашем сердце. А может, они и есть наше сердце — то поле, на котором, по слову Достоевского, «Бог с дьяволом борется». Или точнее — лучшее и худшее в нас. А ещё точнее, мы сами: за лучшее в себе против худшего.

И зависит всё даже не от того, насколько мы преуспеваем в борьбе, каких впечатляющих результатов в ней добиваемся (слишком многие факторы на эти результаты влияют), а сохраняется ли желание бороться, решимость, доказывается ли она самим фактом борьбы.

Победителем быть легко: ощущение победы наполняет душу восторгом, всё кажется лёгким, всё кажется возможным. Куда труднее, когда твой опыт — опыт поражений, а преткновение следует за преткновением. Самый настоящий подвиг тогда — хранить своё расположение неизменным и, падая, вновь вставать и продолжать идти.

Почему так важно понимать — и то, что это подвиг, и то, что Господь его принимает и ценит? Потому, наверное, что жизнь показывает: победителей сегодня мало... Но те, кто продолжает бороться и идти, есть. А в этом — победа, только совсем не блестящая и даже незаметная, не дающая места тщеславию, скрытая от самого побеждающего.

И если я могу чем то из этого опыта — не побед, конечно, а поражений, преткновений, ошибок — поделиться, то вот: главное — желание быть со Христом. Детское, простое и очень сильное. Понимание, что нет у тебя никого ближе. Что никто больше так тебя не любит и ты никого больше — так. Что этот круг, Его учеников и апостолов, — твой, и нет препятствий для тебя быть с ними, кроме тех, которые ты можешь найти в себе самом и устранение которых в твоей власти.

И очень многому, конечно, учит боль — то мучение любви, о котором написал замечательную книгу покойный уже архимандрит Лазарь (Абашидзе).

Когда ты слышишь пение петуха и видишь взор Христа — не укоряющий, не отвергающий, а безмерно любящий и вместе с тем дающий возможность усмотреть не только лучшее, но и худшее в себе, понять, почему ты в очередной раз предал, отступил, сказал в каком то безумии: не знаю Человека Сего (Мк. 14, 71).

Когда понимаешь, что важно только одно: чтобы Он от тебя, отрекающегося, не отрёкся. Чтобы в то мгновение, когда ты забыл Его, Он не забыл тебя, а спустя мгновение, или час, или год, когда ты опомнишься, принял снова в Свою любовь.

Апостолы... Первые, последовавшие за Христом. Они пошли за Ним из за того, что думали о смерти, о своей участи в загробном мире, о вечности? Или потому что увидели, полюбили и не смогли не пойти? Потому что поняли: ни в чём другом, ни в ком другом нет смысла, если не быть рядом с Ним...

Пётр говорит Христу: Господи! К кому нам идти? Ты имеешь глаголы вечной жизни (Ин. 6, 68). Точнее не скажешь.

Но главное — любовь. Та, которую не выразишь словами, в слова не вместишь. Когда тебя спрашивают: Любиши ли Мя? (Ин. 21, 17). И ты отвечаешь: люблю. Но чувствуешь, что ничего не говорят слова, и требует любовь вещей, лишь сердцем понимаемых — плача при пении петуха и распятия вниз головой...

Есть такой клочок земли на берегу Галилейского озера — его, согласно преданию, считают местом, где апостол Пётр был восстановлен в апостольском достоинстве. Именно там он трижды со всё большей скорбью отвечал на вопрос: Любиши ли Мя? (Ин. 21, 17), там услышал: Другой препояшет тебя и поведет, куда не хочешь (Ин. 21, 18), и уразумел, какою смертью прославит Бога. И утешился, потому что понял, что снова принят.

А всё остальное — и страх, и смерть стали совершенно не важны. Потому что смерть — это всё, что без Него. А всё, что с Ним, — жизнь и единственное возможное счастье.

...Я был на этом клочке земли, «месте восстановления», физически лишь однажды, и мне очень не хотелось оттуда уходить. Но внутренне я возвращаюсь к нему день за днём. И слышу вопрос, и твержу ответ, и всё яснее и глубже понимаю то же, что понял тогда апостол Пётр. И если что то даёт силы жить и преодолевать всё, что жить мешает, идти и, несмотря ни на что, не останавливаться, то именно это.

Отрок

Поделиться в: